Критика криминального разума

— Лямпе был всего лишь слугой. Что он мог сделать?

Яхманн не обратил никакого внимания на мое возражение.

— Фихте прислал мне письмо, в котором описал то, что случилось в тот день, — продолжал он. — По его словам, он даже опасался за свою жизнь.

Он опустился на подушку, словно его совсем оставили силы.

— Что он сообщил вам? — продолжил я расспросы, не давая собеседнику ни минуты передышки.

Яхманн поднес ко рту фланелевый платочек, сделал глубокий вдох, и густой аромат камфоры разнесся по комнате.

— Выйдя из дома Канта в тот вечер, Фихте оказался в полном одиночестве в переулке. Был густой туман и уже стемнело, но вдруг Фихте почудилось, что кто-то его преследует. Он ускорил шаги, преследователь сделал то же самое. Вокруг не было никого, к кому Фихте мог бы обратиться за помощью. Поэтому ему не оставалось ничего, как повернуться лицом к тому, кто шел за ним по пятам.

— И Фихте узнал его? — спросил я.

Яхманн кивнул:

— Узнал. Это был Иммануил Кант.

На мгновение я подумал, что жар помутил рассудок старца.

— Не тот дружелюбный Кант, с которым Фихте только что беседовал, — продолжал Яхманн, — а некий демон, жуткая пародия, очень похожая на Канта, одетая, как Кант. Он бежал за Фихте с кухонным ножом в руках и перерезал бы ему горло, если бы молодой человек не оказался проворнее. Фихте узнал его. Он увидел, что перед ним не профессор Кант, а его престарелый лакей, который за полчаса до того наливал им обоим чай в почтительном молчании в гостиной Канта.

— Господи помилуй! — не смог я сдержать восклицания, подумав, а не был ли тот вечер началом безумия Мартина Лямпе.

— Фихте назвал его злым воплощением Канта.

— Почему вы не рассказали мне об этом раньше? — спросил я.

Герр Яхманн несколько мгновений молча смотрел на меня.

— И какую пользу вы почерпнули бы из моего рассказа? — холодно ответил он вопросом на вопрос.

— А Канту было известно о происшедшем? — попытался я исправить ошибку.

Яхманн дернулся под одеялом так, словно его ужалила гадюка.

— Вы что, меня за полного идиота принимаете, Стиффениис? В их доме произошла страшная катастрофа: личности поменялись местами. Слуга стал хозяином.

— И вы его прогнали, — заключил я.

— Я попытался подкинуть Канту идею, что ему нужен более молодой слуга. Потом я написал вам, Стиффениис, и попросил не общаться с профессором. Я хотел, чтобы философ прожил старость в мире и спокойствии. Канту необходима защита от окружающего мира. Ему чрезвычайно вредны смущающие дух влияния, которые исходят от таких людей, как вы и Мартин Лямпе. Возраст сказался на стабильности и ясности ума профессора.

Меня крайне расстроила параллель, которую провел герр Яхманн между Лямпе и мной. Он все еще не мог простить мне ту тесную дружбу, которая установилась между мной и его бывшим другом, и не скрывал своей неприязни. Он нас обоих рассматривал в качестве одинаково вредных привязанностей Канта.

— Вскоре после того как я его уволил, — продолжил он, — я сделал еще одно открытие. И оно было в высшей степени печальным. У Лямпе была жена! Он был женат в течение двадцати шести лет, и никто не знал об этом.

— Но он ведь жил в доме Канта…

— Да, и проводил там день и ночь. В течение всех лет службы у него. — Яхманн покачал головой. — С точки зрения условий работы Лямпе брак кажется чем-то совершенно абсурдным.

Он сделал паузу, погрузившись в мрачное молчание.

— У Лямпе были какие-нибудь познания в философии? — спросил я.

Яхманн пожал плечами:

— Что простой пехотинец может знать о таких вещах? Да, он умеет читать и писать, но главное в том, что им овладела навязчивая идея. Однажды он заявил мне, что Кант не способен работать без его помощи. И не раз я заставал его на кухне, листающим труды хозяина. Один лишь Бог знает, что он в них вычитывал! Покидая дом Канта, Лямпе предупредил меня, что профессор не напишет больше ни одного слова без его поддержки. Боюсь, пророчество безумца оправдалось.

— Вы что-нибудь слышали о нем после его увольнения? — спросил я.

Яхманн, казалось, раздулся от возмущения.

— В последнее время я очень редко общался с Кантом. И тем не менее я старался сделать все, что в моих силах, чтобы не допустить Лямпе в его дом. Я с содроганием думаю о том, что профессор не подчинился моему запрету. — Он взглянул на меня, глаза его сверкали лихорадочным блеском и слезились. Слезы текли по щекам. — Фрау Мендельсон уверена в том, что видела именно его?

— Она видела, как он выходил из дома. Не далее как вчера. Она мне так сама сказала.

— Найдите его, Стиффениис! — крикнул Яхманн. — Найдите этого человека, пока он не натворил чего-нибудь страшного.

— А у вас есть какие-либо подозрения относительно того, где он может находиться, сударь?

Яхманн устремил на меня взгляд коршуна.

— Его жена знает. Она живет… они живут, — поправился он, — где-то неподалеку от Кенигсберга. Где точно, не знаю. У меня никогда не было особого желания что-то подробно о нем выяснять. А теперь, Стиффениис, — он наклонился ко мне и протянул холодную влажную руку, — прошу меня извинить. Весьма признателен вам за все, что вы сделали для профессора Канта.