Критика криминального разума

Я с нескрываемым раздражением взглянул на своего пожилого секретаря. Грязную рубаху свою он так и не сменил, воротник уже совсем почернел, а сапоги были не чищены несколько недель. Он, наверное, снова возился с утками. Я проиграл сражение с ним и давно устал от жалоб. Гудьен Кнутцен принадлежал к немногочисленной горстке людей в поселке, которые были способны нацарапать на бумаге собственное имя. Лишь по этой причине ему удалось избежать судьбы своего отца и всех предков по мужской линии в их семействе. Однако ныне королевский кошелек опустел. Наш король избрал политику вооруженного нейтралитета, в то время как все остальные великие европейские державы пытались помериться силами с французами. В результате ради необходимости оплачивать военные расходы траты на гражданские нужды были урезаны самым беспощадным образом. Солдатам требовалось новое обмундирование, генералам — хорошее жалованье, лошадям — уход и кормежка. В общем, все должны были быть готовы к войне, в неизбежности которой уже никто не сомневался. В Бессарабии закупили тяжелые пушки, что навлекло на Пруссию новые тяготы и даже нищету. Экономия последнего времени особенно болезненно ударила по нижним судейским чинам, в том числе и по вашему покорному слуге. Но Кнутцена она отбросила прямиком в самое мрачное Средневековье. Его жалованье урезали вдвое. В результате Кнутцен стал стремиться работать как можно меньше и все то время, которое ему удавалось урвать у своих основных обязанностей, проводил с утками. Он снова сделался обыкновенным крестьянином. Подобно остальным жителям Европы, Кнутцен таким образом расплачивался за Французскую революцию и за тот ужас, который Наполеон вселил в обитателей нашего континента.

Елена пообещала подарить ему какую-нибудь из моих старых рубашек, как только в очередной раз в городе появятся торговцы вразнос. Я выглянул в окно, подумав, что в такую погоду торговые повозки еще не скоро загромыхают по нашей мостовой. Снова пошел снег. С неба падали хлопья величиной с лавровые листья. Вчера он тоже шел целый день, и сегодня с утра собирались тяжелые тучи. «Что может заставить человека высунуть нос на улицу без особой нужды в такой день?» — подумал я. Признаться, подобные мысли подхлестнули мое любопытство. Ну что ж, решил я, когда посетитель закончит рассказ о своих проблемах, я тотчас же закрою кабинет и отправлюсь домой.

— Пусть войдет, — сказал я.

Кнутцен вытер нос рукавом. Всякий раз, когда он снимал свою единственную куртку, что случалось крайне редко, создавалось впечатление, что она могла стоять сама собой.

— Ага, — произнес он и медленно удалился из комнаты.

Дверь Кнутцен оставил открытой, и я прекрасно слышал его бормотание, доносившееся из передней.

Несколько мгновений спустя плотно сбитый мужчина в дорожном платье темного цвета и высоких сапогах тяжело и решительно ввалился в мой кабинет, оставляя за собой след из капель и грязи от талого снега. Смертельная бледность лица посетителя и нездоровая дрожь в теле вызвали у меня подозрения, что он ошибся зданием. Он, несомненно, больше нуждался во внимании лекаря, нежели в услугах мирового судьи.

— Чем могу быть вам полезен, сударь? — спросил я, жестом указав гостю на стул, сам же снова уселся за стол.

Незнакомец еще плотнее запахнул на себе широкий плащ, продолжая дрожать, и громко откашлялся.

— Вы мировой судья Стиффениис? — прохрипел посетитель.

— Именно он и есть, — ответил я, кивнув. — Но откуда вы прибыли к нам, сударь? Вы же не из Лотингена.

Большие серые глаза моего гостя дерзко сверкнули.

— А разве вы меня не ждали? — спросил он с явным удивлением в голосе.

Я покачал головой.

— Видя столь внезапную перемену погоды к худшему, — ответил я, выглянув в широкое окно эркера на снег, падавший теперь почти сплошной пеленой, — я вообще никого не ждал сегодня утром. Тем не менее чем я могу быть вам полезен, сударь?

Гость помолчал.

— Разве дилижанс из Кенигсберга еще не прибыл? — спросил он вдруг.

— Не имею ни малейшего представления, — ответил я, не понимая, к чему он все-таки клонит.

— И вы не получили никакого известия от поверенного Рункена?

— Я вообще никакой почты не получал сегодня утром. Мне не знаком и герр поверенный Рункен. Я только слышал о нем.

— Никакой почты? — пробормотал незнакомец, с силой ударив ладонью правой руки по колену. — Да, значит, появилось дополнительное затруднение!

— Вот как? — переспросил я уже с явным беспокойством.

Он ничего не ответил, а только открыл кожаную сумку, которая висела у него на плече, и начал в ней рыться. Все надежды, что гость извлечет оттуда нечто такое, что прояснит причину его визита ко мне в столь неподходящую погоду, мгновенно испарились, как только он вытащил из сумки большой белый носовой платок и шумно высморкался в него.

— Должен ли я понимать вас таким образом, что вы и являетесь поверенным Рункеном? — попытался я осторожно прощупать почву.