Критика политической философии: Избранные эссе

Гегемония есть (наряду с насилием) метод конструирования и воспроизводства «исторического блока»[280], который предполагает «этико-политическое» руководство одних сил при «добровольном согласии» других, подчиненных сил. Это есть «правление посредством постоянно организованного согласия»[281]. У Грамши под «силами» фигурируют «классы», хотя и предстающие в их политическом, «гегемонном», а не «корпоративно» – экономическом бытии, т. е. как акторы жизни общества в целом, а не как персонификации факторов экономического производства[282]. Но такое «классовое» прочтение гегемонии оправдано лишь постольку, поскольку имеет место действительно «постоянно организованное согласие» подчиненных. Такая организация их согласия и обеспечивает их бытие именно в качестве классов, т. е. устойчивых «общностей», этико-политически детерминированных доминантной структурой настолько, что они уже могут– в качестве объектов такой детерминации – более-менее автоматически воспроизводиться экономикой.

Созданный по классовым параметрам и на основе «постоянно организованного согласия» «исторический блок» и есть то завершение развития революционного субъекта, которое в то же время есть его конец – в виде структурного «окостенения» и превращения в повторяющийся образец отношений субординации «ведущих» и «ведомых». Революционный субъект есть незавершенная структура гегемонии, способная вновь и вновь дестабилизировать себя на каждом новом этапе своего развития. Революционный субъект как коллективный многосоставный актор невозможен без организации и, следовательно, без отношения «ведущих» и «ведомых». Толпы парижан, захватывающие Hotel des Invalides и Бастилию, были именно толпами, а не революционным субъектом, которым они стали, лишь вступив в определенные практические отношения «лояльности» к новому политическому классу, формирующемуся в Национальном собрании и вокруг него. Но если бы эти отношения приобрели черты «постоянно организованного согласия», то революция, действительно, завершилась бы 14 июля. Она продолжилась именно потому и постольку, поскольку «ведомые» в революционной структуре гегемонии низы раз за разом подрывали «организованное согласие» своими самостоятельными акциями, перетряхивая ими и верхи, и всю структуру гегемонии в целом. Получается, что революционный субъект не просто конституируется революцией, но она сама есть его конституирование, и длится она ровно столько, сколько это дело продолжается[283].

III

«Двойное самоотрицание» есть способ, которым революция, во-первых, конституирует себя[284] в качестве события радикального обновления общества («основополагающего события»), во-вторых, легитимирует себя в этом качестве.

Ни одна революция не начинается с борьбы против статус-кво как такового или с борьбы за свободу как таковую, якобы подавленную или отчужденную существующим порядком[285]. Революция (или предреволюция) начинается с конкретных многообразных и рассредоточенных сопротивлений конкретным явлениям угнетения, ущемления, унижения, дезориентации и т. п., которые обнаруживаются, возникают или начинают восприниматься как «нестерпимые» именно вследствие того «смещения структуры», о котором говорилось выше. Лаклау прав в том, что борьба на этой стадии идет не против «структурности доминантной структуры», а против эффектов, вызванных ее деструктурированием, т. е. отсутствием достаточной структурированности существующего порядка[286]. Непременное условие начала революции как таковой есть стягивание всех (или значительной части) этих разнородных и разнонаправленных сопротивлений в один узел. Так им придается единый смысл и единая направленность противостояния «режиму», «структурности структуры», точнее, ее способности реструктурироваться и (в том или ином виде) «повторить себя». Если это удастся, то борьба уже не будет распадаться на самооборону парижан от ожидаемой резни, на голодные бунты, на возмущения от чрезмерных поборов и т. д. – она выстроится как противостояние «суверенного народа» нестерпимому деспотизму. В этом и заключался великий смысл запоздалого опознания взятия Бастилии в качестве «законного» акта «народа-суверена». Так и возникла (ранняя) форма гегемонной структуры революционного субъекта[287].