Критика русской истории. «Ни бог, ни царь и ни герой»

Что весь этот поход на кустарное ткачество имел в виду поддержать крупные полотняные мануфактуры, заводившиеся в то же время (одна из них принадлежала императрице), это едва ли может подлежать сомнению. Но у Петра не было терпения дождаться, пока капиталы сами начнут притекать к этому делу, и он пробовал вогнать капитал в полотняные мануфактуры дубиной. В результате, на место десятков тысяч разоренных ткачей получилась одна полотняная мануфактура Тамеса, где, правда, изготовляли товар, по отзыву иностранцев, не хуже заграничного, но которая могла сводить концы с концами только благодаря тому, что в виде подкрепления к ней было приписано целое большое село (Кохма) с 641 крестьянским двором. Фабрика, которую приходилось содержать трудом крепостных крестьян, во всяком случае, не была уже капиталистическим предприятием. Перед иностранными путешественниками ею щеголяли как рассадником русских мастеров, но не видно, чтобы они потом находили приложение своему искусству.

Петр I.

Гравюра из голландской книги «Tonnel van Keisern», начало XVIII века

Петр, однако, этим мало смущался и был убежден, что путем административных распоряжений можно не только собрать капиталы «хотя бы неволею», но и восполнить недостаток отсутствующего в России сырья. Он запретил употреблять в канцеляриях бумагу иначе как русского производства, но оказалось, что развитие этого последнего тормозилось отсутствием на русском рынке тряпья. Тогда издан был следующий указ: «Понеже бумажная мельница, которая строится по указу Его Ц. В. за Галерным двором, приходит уже в строении к окончанию, а на делание бумаги материалов никаких нет: для того Е. Ц. В. указал в Санкт-Петербурге публиковать указом, дабы всяких чинов люди, кто имеет у себя изношенные тонкие полотна, тако ж хотя и не гораздо тонкие, что называются ивановские полотна и прочие тому подобные, и такие бестряпицы приносили и объявляли в канцелярии полицеймейстерских дел, за которые по определению заплочены им будут деньги из кабинета Е. Ц. В.».

В серьезности подобных мер Петр был глубоко убежден и объяснял неудачу их тем, что «не крепко смотрят и исполняют указы». Подобно Посошкову, и он был убежден, кроме того, в злокозненности иностранцев, которые «фабрикам нашим сильно завидуют и всеми способами стараются их уничтожить подкупами». В дубину же, как орудие экономического развития, он веровал твердо. «Не все ль ж волею сделано?» – спрашивал он своего воображаемого оппонента в указе 1723 года, по обыкновению из тона законодателя переходя в тон публициста: «И уж за многое благодарение слышится, отчего уже плод произошел. Так и в мануфактурных делах не предложением одним делать, но и принуждать, и вспомогать наставлением, машинами и всякими способами; и яко добрым экономам быть, принуждением отчасти; например, предлагается: где валяют полсти тонкие, там принудить шляпы делать (дать мастеров), так чтоб невольно было ему полстей продавать, ежели положенной части шляп притом не будет; где делают юфть, там кожи на лосиное дело и прочее, что из кож; а когда уже заведется, тогда можно и без надсмотрителей быть». Но «быть без надсмотрителей» – это значило все же остаться под надзором, только не центральной власти, а «бурмистров того города», где заведена мануфактура.

* * *

Наиболее европейской мерой в этом каталоге принуждений был таможенный протекционизм: «Которые фабрики и мануфактуры у нас уже заведены, то надлежит на привозные такие вещи накладывать пошлину на все, кроме сукон». Во исполнение этого пожелания указа 1723 года, тарифом, изданным в следующем году, большая часть привозимых из-за границы фабрикатов была обложена пошлиной в 50–75 % своей цены. Как должен был отразиться этот тариф на внутреннем рынке, видно из того, что в число высокопошлинных товаров попало железо, уже за пятьдесят лет ставшее предметом массового потребления. А насколько рационально вырабатывались тарифы, об этом свидетельствует любопытное прошение шелковых фабрикантов, в интересах которых шелковые ткани тоже были обложены запретительными пошлинами. Они просили вновь разрешить ввоз шелковой парчи, на том основании, что их собственная мануфактура «не может вскоре в такое состояние прийти, чтоб могла удовлетворить парчами все государство»; они считали более выгодным для себя получить в руки контроль над торговлей заграничными шелковыми товарами, «чтоб мы, по своему усмотрению, могли ввоз одних парчей позволять, а других запрещать». Капитал, загнанный дубиной в промышленность, опять просился в торговлю…