Критика русской истории. «Ни бог, ни царь и ни герой»

Управление через «дьяков и канцлеров» продолжалось, таким образом, и после нового раздела страны между «знатными господами». Все, чего от них требовал Петр, – это, чтобы они делились с центральной властью своими доходами: восстанавливая денежные подати средневекового вассала средневековому сюзерену, губернаторы подносили царю «подарки». Они бывали большие – до 70 000 рублей сразу, и маленькие, исчислявшиеся десятками рублей; регулярные, из года в год, и чрезвычайные – по какому-нибудь особенному случаю: так, по случаю свадьбы Петра с Екатериной губернаторы должны были прислать по 50 рублей с каждого города. Больше всех утешал Петра своими «подарками» казанский губернатор Петр Апраксин, за три года переславший царю 120 000 рублей от своего усердия; зато при нем «учинилось впусте» в Казанской губернии 33 215 дворов инородцев, плативших ясак, и оттого вскоре оказалось «не только запросных (чрезвычайных), но и табельных (обыкновенных) сборов сбирать невозможно – за умножением в дворовом числе многой пустоты».

Д. М. Голицын собрал за свое управление Киевской губернией «излишних денежных сборов 500 000 рублей – и от тех тягостей и от излишних сборов в Киевской губернии учинилась пустота». А ведь Голицын считался лучшим губернатором!

* * *

Примечательно, что после учреждения сената ни один из «верховных господ», вроде Меншикова и Апраксина, в сенат не пошел, и они писали ему «указом», а право сената давать им указы было очень сомнительно. Любопытная переписка сената с его первым «обер-фискалом (мы сейчас увидим значение этой должности). Обер-фискал прямо спрашивал: для одной ли он Московской губернии назначен или для всех? Со склонностью всех учреждений в мире расширять свою компетенцию, сенат ответил, что обер-фискал должен «смотреть во всех губерниях». Но сам спрашивавший, по-видимому, был твердо убежден в противоположном ответе, ибо в одном из пунктов своего доклада он просит, чтобы из приказов и городов Московской губернии дела прислать к нему немедленно… и чтобы о его назначении сделать известным «на Москве в приказах, в слободах, и в городах, и в уездах Московской губернии». Сенат положил резолюцию «послать великого государя указы в Московскую и в другие губернии», опять подчеркивая этим свое повсеместное значение.

Но на губернаторов это очень мало действовало, и из целого ряда указов Петра мы узнаем, что на приказания сената губернаторы не обращали никакого внимания, несмотря на грозное заявление указа от 5 марта: «Определили управительный сенат, которому всяк и их указам да будет послушен так, как нам самому, под жестоким наказанием или и смертью, по вине смотря». Эти слова создателя сената произвели впечатление больше, по-видимому, на позднейших историков, нежели на тех, кого они ближайшим образом имели в виду. Губернаторы и после неоднократно доводили Петра до угроз поступить с ними «как ворам достоит» и, что называется, ухом не вели, прекрасно понимая, что «от слова не сделается».

Историки же, обратив больше всего внимания на название и на первый пункт петровской инструкции («суд иметь нелицемерный» и т. д.), заговорили о неслыханном и невиданном учреждении, заимствованном будто бы из Швеции. Между тем как раз со шведским, аристократическим, и не на словах, а на деле, «правительствующим» сенатом сенат Петра Великого ничего общего не имел, кроме имени. Снабжение царских приказчиков широкими судебными и административными полномочиями само по себе никого, конечно, не удивило бы в начале XVIII века, когда и в конце его царскому камердинеру ничего не стоило превратиться в первого министра. Против сената могла бы явиться оппозиция лишь в том случае, если бы он получил социальное значение – стал орудием буржуазии в борьбе за власть с дворянством.

Реформа самого сената понадобилась лишь тогда, когда и в это учреждение попали «верховные господа», первоначально в нем не представленные и мало им интересовавшиеся. Но еще раньше этого заключительного аккорда петровских преобразований, поскольку они касались администрации, лютую ненависть среднего и мелкого служилого люда снискало одно орудие сенатского управления, имевшее два основных признака: во-первых, оно было, действительно, заимствовано у Запада не по одному названию, а во-вторых, хотя и косвенно, оно оставляло в руках недворян крупную долю влияния на дела. То были фискалы. С этим именем у всякого связывается столь определенная ассоциация, выдвигающая на первый план идею тайного сыска и шпионажа, что рассмотреть действительный смысл этого учреждения не так легко. Беря его, однако же, так, как оно изображено в современных документах, особенно в современных документах, особенно в инструкции от 17 марта 1714 года, дающей фискальству окончательную отделку, нетрудно видеть, что в воображении Петра носилось, в довольно туманном образе, нечто вроде современной прокуратуры.