Разделяя буржуазные иллюзии своих ученых коллег насчет социалистического характера современной России, г-ну Лажюжи принадлежит, по меньшей мере, заслуга в умении различать разные уровни анализа, забывая, однако, о главном, «экономическом» уровне, и мы охотно предоставляем ему право воображать, что право и психология в брежневской России совершенно иные, чем в «западных» странах. Для нас здесь важно то, что профессор начал с техники. Несмотря на все возможные оговорки в отношении этого термина, примем его, подвергнув необходимой трансформации. Вместо техники (слово, которое обозначает различные способы, используемые человеком в его борьбе с природой, а не фактическое и в определенных пропорциях применение этих способов) мы напишем: производительные силы.
Если бы нам теперь было необходимо дать материалистическое определение «основ СССР», мы бы не написали необдуманно во втором столбце, посвященном вопросам права: «национализация земли, крупной промышленности, монополия внешней торговли». Мы сохранили бы полное спокойствие по отношению ко всем политическим иллюзиям и столбец, посвященный производительным силам, начали бы словами: современная развивающаяся промышленность, осуществляющая серийное производство и использующая ассоциированный труд на предприятиях продающих и покупающих товары. Если бы мы добавили при этом: обработка земли, осуществляемая, частично, государственными предприятиями, а по большей части предприятиями кооперативными, которые продают свою продукцию государству и в которых индивидуальный производитель имеет личный земельный надел в своем неограниченном пользовании, мы правильно бы определили «основы» русского государства. Это дало бы нам картину постоянно растущего пролетариата и неизбежного исхода населения из сельской местности. И если бы мы не знали к какой исторической категории отнести понятие «государственная собственность», мы должны были бы проанализировать политику правящей партии: борьба за мировую революцию или борьба за развитие национальной экономики? Ответ на этот вопрос позволил бы нам прийти к окончательному выводу: политическая власть пролетариата в развивающейся капиталистической стране или политическая власть накопителей капитала.
Однако Троцкий действует иначе. Что ему кажется определяющим в России — это комплекс юридических и политико-экономических мер, которые составляют «пролетарский фундамент государства»: пока не осуществляется возврат к частной собственности на основные средства производства, пока осуществляется планирование, невозможен, полагал Троцкий, «возврат» к капитализму.
Беда, однако, в том, что из него никогда не «выходили», в рамках одной России это невозможно, и что экономические мероприятия, осуществленные большевиками, а позже сталинское планирование, провозглашенное Троцким как победа, были полностью совместимы с капитализмом. В то время, правда, подобные меры еще не были приняты ни одной страной. Сегодня (и хотя, безусловно, не опыт, но именно теорию можно считать источником истины в этой области) практически все они (за исключением национализации земли) осуществлены теми или иными государствами, рожденными в конце второй мировой войны вследствие советской оккупации или вооруженной борьбы за национальную независимость. В сущности, речь идет о мерах государственного регулирования экономики в той мере, в какой это регулирование совместимо с законом стоимости.