Критика теорий культуры Макса Вебера и Герберта Маркузе

ческом обществе «всеобщий интерес», интерес подавляющего большинства народа, становится государственным интересом, бюрократия, по существу, упраздняется[112]. Тот факт, что «бюрократические» явления продолжают существовать, является, во-первых, результатом субъективных недостатков, свидетельством живучести мелкобуржуазных эгоистических предрассудков в сознании служащих государственных органов или результатом недостаточного знания науки управления. А во-вторых, он может быть результатом объективных внутренних противоречий аппарата, ибо и аппарату управления как сложной общественной системе присуща известная относительная собственная закономерность: трудности информации и коммуникации, сложности в разграничении компетенций могут затруднять его развитие. Однако такого рода неантагонистические противоречия в социалистическом обществе беспощадно вскрываются и постепенно преодолеваются. Ленин подчеркивал: если в условиях социализма имеются «бюрократические извращения»[113], то мы должны не обелять это зло, а вскрывать его и бороться против него.

ПОИСК АЛЬТЕРНАТИВЫ

Как Макс Вебер, так и Герберт Маркузе вследствие их классовой ограниченности отвергают социализм как альтернативу капитализму. Однако их антикапиталистическая критика культуры фиксирует внимание на определенных объективных кризисных явлениях. Оба идеолога отражают всевозрастающую несвободу индивида, его «неразрывную связь» с империалистическим механизмом господства, и оба ищут более или менее индивидуальное решение противоречия между индивидом и обществом, поскольку они отвергают социализм как единственно возможный, исторически объективный выход.

Макс Вебер рисует ужасающую картину окаменения всех человеческих отношений при империализме. Для него «оковы порабощения», созданные самими людьми, функционирующие, подобно машине, строго рационально, являются «неразрушимыми», «неизбежными», «предопределенными судьбой». Индивид не в состоянии порвать их и перешагнуть через них. По мнению Вебера, капиталистическая система, следуя за прогрессирующим развитием индивида, будет создавать с помощью своего рационального механизма господства еще более крепкие оковы несвободы: «Связь материальной судьбы масс с неизменно корректным функционированием частнокапиталистических организаций, становящихся все более бюрократическими, постоянно возрастает, и вследствие этого мысль о возможности их устранения становится все более утопичной»[114].

[37]

В своем понятии судьбы Макс Вебер мистифицирует объективно действующие за спиной индивидов общественные законы и абсолютизирует их в неизбежный, непознаваемый, господствующий над людьми рок. При таком подходе капитализм в роли «судьбы» оказывается неизбежным — а то, что Вебер называет «социализмом», есть, собственно, лишь более утонченная форма капитализма: государственно-монополистический капитализм.

Вместе с социализмом он отвергает и рабочий класс, единственный революционный антипод буржуазии. Он рассматривает его как политически незрелый, интегрированный в империалистическое государство класс, связь которого с существующей системой благодаря социальной политике в духе катедер-социализма могла бы стать еще более прочной[115]. Позднее, когда с обострением классовой борьбы в Германии во время первой мировой войны и особенно с началом Октябрьской революции в России и Ноябрьской революции в Германии эта связь оказалась явно иллюзорной и блестяще проявился революционный характер рабочего класса, первоначальное пренебрежение Вебера превратилось в неприкрытую ненависть. Во время Ноябрьской революции он «до неотличимости» солидаризируется с правыми вождями социал-демократии в намерении задушить революционное развитие и восстановить господство класса буржуазии[116].

В глазах Макса Вебера рабочий класс не представляет общественной силы, которая была бы в состоянии преодолеть «роковой» капитализм с его неизбежной тенденцией душить любые свободные движения человеческой жизни. Ему кажется, что в течение всей своей жизни индивид прикован к этой рационально функционирующей системе. Наблюдая растущую несвободу индивида, Вебер ставит вопрос о выходе. Он ищет противовес, «который мы должны противопоставить этой машине, чтобы сохранить остатки человечности от этого парцеллирования души, от этого всеобщего господства бюрократических жизненных идеалов»[117]. Или же настойчиво задает вопрос: «Как перед лицом этого преобладания тенденции к бюрократизации вообще еще можно спасти какие-либо остатки в каком-то смысле «индивидуалистической» свободы движения?»[118].