Критика цинического разума

Во времена расцвета рабочего движения сознание прав челове­ка было превзойдено по значению пролетарской гордостью за соб­ственные достижения, вполне обоснованной, если учесть трудовые успехи, старательность и силу класса. Его сознание своей силы на­шло свое наивысшее выражение в словах: «Все колеса останавлива­ются, если того захочет наша сильная рука». В пафосе всеобщей за­бастовки было нечто от высокого чувства классовой мощи и господ­ствующего положения в производстве, разумеется, только при условии пролетарского единства — условии, которое почти во все времена было нереальным. Оно было невозможным потому, что жизненный интерес и политический интерес у пролетариата никогда не совпадали полностью. Однако и скрытого сознания собственной силы, отраженного в представлениях о всеобщей забастовке и зна­чении собственного труда, оказалось недостаточно, чтобы обеспе­чить постоянное существование высокого классового чувства. Се­рость повседневности оказывала большее влияние, чем политичес­кие уроки, извлеченные из драматических эпизодов классовой истории. Одно лишь сознание собственной силы и сознание важно­сти собственного труда так и не смогло обеспечить существование постоянно возобновлявшегося чувства культурной гордости.

Возможность постоянного возобновления высоких чувств ос­нована на культурной и экзистенциальной способности класса к твор­честву. Одна лишь власть в конце концов наскучивает сама себе. Там, где счастье и удовольствие от участия в политике сводятся только к удовлетворению честолюбия власть имущих, неизбежно возникает постоянное витальное сопротивление масс. Но в этом заложена и возможность возникновения объективного пролетарского чувства неполноценности. Работа по найму создает абстрактную стоимость. Она производительна, не будучи творческой. Идиотизм промыш­ленного труда представляет собой ту непреодолимую по сей день преграду, которая препятствует возникновению реального классово­го нарциссизма пролетариата. Но только из такого классового нар-

циссизма могла бы исходить культурная гегемония производящего человека. Напротив, культурная система, которая основана на гру­бой идеологии труда, не способна воспринять ценнейшее наследие аристократической и буржуазной культур: полную радости полити­ку творческой жизни. То, каким образом отнесся к этому наследству социализм, привело к усугублению его старых недостатков и к утра­те прежних достоинств. Идея воспринять в цивилизацию «хорошей жизни» наследство, доставшееся от дворянства и буржуазии, может означать только одно — отказаться от недостатков предшественни­ков и взять их сильные стороны. В противном случае дело просто не стоит труда.

Я не склонен изображать формирование внутреннего мира в других областях -— в сфере эротики, этики, эстетики — точно так же, как я попытался это сделать вкратце, говоря о парадоксальном внутреннем мире классовых нарциссизмов. Во всяком случае, схема критики могла бы быть точно такой же: исследование коллективных программировании и самопрограммировании. У всех на устах сегод­ня социокультурная техника дрессировки полов. Наивная мужествен­ность и женственность у представителей слаборазвитых культур могут показаться нам прелестными и трогательными; в контексте же на­шего общества'камнем преткновения становится фактор «глупости» как результат такой дрессуры. Сегодня каждый догадывается, что мужественность и женственность формируются в ходе продолжи­тельных социальных приемов дрессировки, точно так же, как и клас­совое сознание, профессиональная этика, характеры и особенности вкуса. Каждый человек на протяжении многих лет учится формиро­вать свой внутренний мир, каждый новорожденный пройдет много­летнюю «школу», чтобы обрести способность отождествлять себя с определенным полом. Позднее, пробуждаясь и обретая способность чувствовать самих себя, мужчина и женщина обнаруживают в себе спонтанность чувства, которое было сформировано именно таким, а не иным образом: она мне нравится; он мне несимпатичен; это — мои собственные импульсы; это приводит меня в возбуждение; это — мои собственные желания; я могу их удовлетворить так-то и так-то. Полагаясь, как нам кажется на первый взгляд, на наше собственное опытное познание, мы решаем, что способны сказать, каковы мы. Второй же взгляд дает возможность заметить, что за каждым так-бытием неявно стоит воспитание. То, что кажется природой, при более близком рассмотрении оказывается кодом. Для чего важно отчетли­во сознавать все это? Разумеется, тот, кто извлекает преимущества и выгоды из своей собственной запрограммированности и из запро­граммированности других, не чувствует ни малейшего стимула к реф­лексии. Но тот, кто оказался обделен, в перспективе будет укло­няться от принесения всех тех жертв, которые основаны на дрессу­ре, привившей ему несвободу. Тот, кто обделен, прямо заинтересован