Критика цинического разума

Пролетарский реализм с самого начала имеет два противоречащих друг другу измерения. Первый реализм говорит: чтобы получить то, чего ты заслуживаешь, ты должен приложить собственные усилия; «ни Бог, ни царь и ни герой» не дадут того, что тебе нужно; ты выберешься из нищеты только тогда, когда станешь политически активным и примешь участие в игре власти – все это говорит Потье в «Интернационале». Другому реализму хорошо известно: политика всегда связана с жертвами; политика происходит где-то вверху, где мои непосредственные интересы превращаются в чистое ничто и где людей, по выражению Ленина, считают на миллионы. В рабочем реализме живет древнее, глубоко обоснованное недоверие к политической политике. Тезис «если ты не занимаешься политикой, то политика займется тобой», представляющий главную формулу для обоснования необходимости политизации пролетариата, вполне дошел до ушей рабочего и воспринят им, вот только он представляется ему, в конечном счете, как цинизм, как хорошо сформулированная тривиальность. Нет никакой необходимости говорить пролетариату, что именно ему придется расплачиваться за политику и жертвовать собой ради нее, – он прекрасно об этом знает. Самое изначальное, одновременно детское и гиперреалистическое его желание состоит в том, чтобы такая политика однажды прекратилась совсем и чтобы можно было наконец с чистой совестью больше ею не заниматься. Всем маленьким людям, а не только пролетариям в узком смысле слова, знакомо побуждение показать язык всей и всяческой политике. Именно потому народный реализм создает такие шутки о политиках, включая шутки о (пролетарских) партийных бонзах, что над ними можно смеяться самым что ни на есть здоровым смехом.

Антипатия рабочего сознания к политике основывается на постоянно подтверждающемся знании, что политика представляет собой вынужденные отношения, которые возникают на почве нужды и конфликтных ситуаций. Они возникают из социального клинча, при котором противоборствующие субъекты вцепляются друг в друга мертвой хваткой, и эта борьба может принести удовлетворение только тем, кто априорно является победителем, – элитам, богатым, честолюбцам, тем, кто считает себя в политическом гешефте наилучшим. Поэтому политика социалистов, направленная на пробуждение пролетариата и ведущая к его вовлечению в политику, всегда предполагает и затыкание рта пролетарскому реализму. Это было бы поистине чересчур сильным требованием – «охотно», «с энтузиазмом» познать мертвую хватку классов, партий и блоков, а ведь подобный призыв часто сопутствует социалистической политике, если она и без того не является всего лишь словесным прикрытием новых национализмов.

В этом и заключается одна из причин, по которым политическое программирование рабочего Я почти во всем мире не удалось в том смысле, в котором его хотели осуществить идеологи. Само собой разумеется, что рабочее движение – там, где оно обретало силу, – вело борьбу за повышение заработной платы, за социальные гарантии, за шансы участвовать в управлении производством, за подходы к перераспределению богатств. Однако действительной политической воле к власти до сих пор так и не удалось внушить ему никакой идеологии. Аполитичный реализм не позволял легко обмануть себя. Великие политизации масс либо вызывались войнами, либо были последствиями фашизоидно-театральной массовой режиссуры. Симптом этого явственно прослеживается в том, что люди почти нигде не испытывают столь сильного отвращения к политике, как в так называемых социалистических странах, – а ведь официально считается, что властью здесь обладает именно рабочее Я. Рабочие повсюду воспринимают партийную риторику как обязательные ритуальные словеса вроде молитв в церкви и как всего лишь пародию на то, чего они хотят действительно – немного больше благосостояния, немножко меньше принуждения к труду на жестких условиях, немножко больше либерализации. Величайшая ирония современной истории в том, что никакой западный пролетариат не был бы способен так спонтанно и дисциплинированно провести генеральные забастовки, как это сделали социалистические поляки в 1980 году, и стачки их выражали как раз не волю к власти, а волю к уменьшению страданий, причиняемых властью. Это урок пролетарского реализма: забастовка против политики и против идеологии, требующей бесконечных жертв.