Критская Телица

— Неужто не разумеешь? — засмеялась Арсиноя.

— Разуметь-то разумею, да только здесь навряд ли даже у тебя что-либо получится.

— Согласна, — ответила Арсиноя. — Самому лучшему гребцу не сдвинуть большой галеры в одиночку. Но если...

Царица вновь понизила голос, точно опасалась невидимых ушей.

Сильвия засмеялась:

— Это, пожалуй, иное дело. Но тогда уж и парус надобно поставить. Быстрее поплывем.

* * *

Гирр выбрался на палубу «Левки», отряхнулся по-собачьи, мягко и быстро приблизился к этруску.

Мускулистый критянин дышал размеренно, пятимильный заплыв отнюдь не измотал человека, сызмальства дружившего с морем. Слой оливкового масла, обильно покрывавшего загорелую кожу, не сошел в соленой воде, и крупные капли собрались на крепком теле отдельными прозрачными шариками. С промокшей набедренной повязки на теплую палубу обильно струилась едва ли не столь же теплая морская влага.

Почти совсем смерклось.

— Осведомитель не солгал, Расенна, — произнес критянин с уверенным, нагловатым спокойствием.

— Чего и не требовалось ни доказывать, ни проверять, — усмехнулся этруск. — Но времени было в избытке. Захотел искупаться и поползать по берегу — на здоровье. Только не забудь: лазутчику положено идти во главе. Он точнее знаком с дорогой.

— А мне казалось, тебя любезно извещают о всякой необходимой мелочи, — ухмыльнулся Гирр.

— Каждый кустик, ручей или валун даже мои люди пересчитать не могут, — парировал Расенна. — Кстати, коль скоро ты справился с разведкой так блестяще, думаю, что и впредь возьмешь на себя эту обязанность.

Рука Гирра коротко метнулась к левому бедру, однако бронзовый клинок перед путешествием на берег был благоразумно снят. Критянин скрипнул зубами, откинул со лба намокшие смоляные пряди, откашлялся:

— Пиратам и татям подобные вещи привычнее, дружище.

— Себя ты, вероятно, полагаешь мирным земледельцем? — захохотал этруск, отнюдь не уязвленный. Гирр изрек сущую правду: по часта пластунской вряд ли хоть один человек на борту мог бы соперничать с Расенной. Но ведь не самому же капитану заниматься подсобной работой!

— Нет, — осклабился подавивший раздражение критянин. — Соха не для честной воинской руки. Равно как и пиратская плеть.

— Тогда сделай милость, определи название нашему промыслу, — сказал Расенна.

— Тайное поручение повелительницы.

* * *

Мастер Эпей снял ремешок, не позволявший длинным седым кудрям падать на лицо, и отложил шероховатую полосу акульей шкуры, служившую для полировки. Шагнул назад, оглядел почти законченное произведение — вернее, изделие, — над коим трудился уже без малого полтора месяца.

Работать мастеру довелось вечерами, на женской половине дворца, по особому разрешению, выданному Рефием. Вместо привычных помощников Эпею прислуживали трое-четверо воинов, и аттический умелец изрядно гневался и дивился их неловкости. Но все-таки, невзирая на весьма неуклюжее содействие, Эпей сумел довести деревянное изваяние почти до конца.

Оставалось только снабдить его мягкой внутренней обивкой, соорудить несколько необходимых приспособлений, а потом обтянуть тщательно выделанной шкурой.

Чем больше усердствовал Эпей, тем неуютнее себя чувствовал. Он прожил на острове не год и не два, был хорошо знаком с местными порядками, и разумел, какими последствиями грозило преднамеренное святотатство, хотя бы и совершенное по высочайшему повелению!

Догадали же гарпии приняться за дело, караемое Советом Священной Рощи! С другой стороны, отказать Арсиное в ласковой и настойчивой просьбе, почти мольбе, значило подвергнуться наивернейшей опале и, вероятно, преследованиям Рефия.

А уж с этой помесью тарантула и скорпиона Эпею связываться не хотелось.

Мастер вздохнул.

Из двух зол следовало избирать меньшее и дальнее.

То ли проведает Великий Совет о его прегрешении против Аписа, то ли нет — надвое сказано. Ежели Арсиное достанет простейшей осмотрительности, все обойдется и пребудет незамеченным.

Но коли прогневаешь царицу отказом, Рефий вполне способен ввергнуть строптивца в загадочное подземелье, о котором никто, кроме самого начальника стражи — даже царь Идоменей, — ничего толком не знал. Пленных допрашивали в открытую, прямо посреди дворцовых залов; преступников казнили прилюдно. А где-то в потайных недрах необъятного дворца скрывалась маленькая дверь, предназначенная для случаев исключительных и требовавших великой тайны.

Арсиноя, женщина отнюдь не жестокая от природы, никогда не любопытствовала взглянуть на эту окаянную пещеру, долгие столетия назад служившую для непонятной расправы над неведомо кем и невесть в чем виноватыми. Более мягкое и человеколюбивое время предпочло забыть саму дорогу к ней, благо в Кидонском дворце, смахивающем на лабиринт, немудрено было плутать даже родившимся меж этих толстых стен.

Однако Рефий, по слухам, хорошо помнил местонахождение подземелья, и кой-какие загадочные исчезновения относили на именно этот счет.

Эпей снова вздохнул.