Критская Телица

Но седовласый Халк, отважный командир «Дельфина», издавна друживший с отцом Элеаны, развеял последние сомнения, поклявшись честью морехода, что рассказывает правду, чистую правду и неоспоримую правду.

— Я стар, наблюдателен и почти бесстрастен, телочка, — сказал он, хмуря кустистые брови.

Только Халку, исключительно Халку и единственно Халку, некогда носившему крошку Элеану на руках, дозволялось обращаться к верховной жрице подобным образом. Но лишь наедине.

— Я бил этрусских и сидонских пиратов, пускал ко дну разбойников-пеласгов, сразился меж Столбами Мелькарта[11] с невесть откуда приплывшим сторуким чудищем — и победил. Меня крошили вдребезги паршивые корабельщики Та-Кемета, сыны паскудного греха, и четверо суток цеплялся я за добрую сосновую доску, дабы не утонуть в разбушевавшемся море... Я умирал на ливийских песках и блаженствовал средь изобильных плодами и дичью лесов Кипра. Я все вкусил и все выстрадал. Меня очень трудно изумить.

Элеана дружелюбно кивнула.

— А позавчера привелось увидать необъяснимое...

— Расскажи спокойно и последовательно, мой добрый Халк.

Халк заговорил.

Невзирая на строжайшую жреческую тайну, обрывки слухов ускользали за пределы Священной Рощи, растекались по смятенному городу со скоростью набегающей на береговой хрящ волны и, подобно волне, оставляли по себе взбаламученный след, переворачивавший все и вся сверху донизу.

Кидоны обретались в полном умопомрачении.

Оба повелителя — и царица, и царь — сгинули бесследно, растворились то ли в морской синеве, то ли в небесной лазури.

Наравне с пятью сотнями воинов, моряков и гребцов — подневольных и нанявшихся по доброму согласию.

Огромный остров осиротел разом и не мог сыскать надлежащего утешения.

Суета и паника водворились на обширных площадях, среди просторных рынков и в укромных домашних покоях. Население волновалось, невообразимые домыслы плутали и странствовали по Кидонии; господа шепотом обсуждали неслыханное, затворяясь в надежных супружеских спальнях, а служанки торопливо судачили о зловещем знамении, сходясь к источникам горной воды либо прицениваясь к доброму ломтю соленой кефали, привычно предлагаемой бродячими уличными торговцами, которым, говоря по правде, было все едино: уцелели цари, или низверглись в Тартар.

Монета оставалась монетой при любой династии.

Но династию существующую, имевшую неоспоримо законных наследников и продолжателей, следовало сохранить во что бы то ни стало. Иной заботы, иного помысла Элеана и знать не хотела...

Все же приведем рассказ умного и многоопытного Халка.

* * *

— Я почуял неладное примерно за полмили до берега. Возле Дии всегда вьется тьма несметная чаек и бакланов. От воплей уши вянут. И вдруг, ни с того, ни с сего — тишина гробовая. Ни единой птицы, ни в воздухе, ни на воде.

Эксадий, кормщик, брякнул было, что, дескать, царица и пернатых призвала к порядку, да мне шутить не захотелось. Обругал парня последними словами и велел перейти на таранную скорость. Едва гребцов не загнал...

— Если побережье внезапно вымирает, это очень скверный знак, очень. Держи ухо востро и готовься к неприятностям. Так и вышло, телочка.

— Пентеконтеры стояли у самого устья, все четыре. И ни души на палубах! Минуем, даю знак Мегапенту и Поликтору сбавить прыти, осмотреться, отрядить людей. Эсон, замыкающий, как положено, бросил якорь при входе в бухту, перегородил, выстроил всех лучников у внешнего борта... А мы с Геленом, двое головных, ринулись к берегу. Пусто!

Третьей страже, примерно за два часа до рассвета, надлежало развести костры, водрузить на толстых рогатинах увесистые казаны и сварить похлебку для себя и товарищей. Угли, разумеется, погасли, но котлы продолжали свисать с толстых металлических перекладин, полные остывшим варевом.

Царский шатер невозмутимо высился посреди выгнутой песчаной полосы. Рядом плакал и скулил очумелый от непонятного ужаса, потерявший свой собачий рассудок, Тиу. Топыря огромные деревянные рога, легонько покачивал кормой «Апис».

Ни малейших признаков человеческой жизни вокруг не замечалось.

— Каждая малость была на месте, Элеана, всякий пустяк лежал нетронутым. Плащи гребцов около скальной подковы, десяток бронзовых котлов, шатер, постели... Драгоценности покоились в изголовье, никем не тронутые. А людей точно корова языком слизала!

Халк замолчал и отхлебнул глоток вина из плоской серебряной чаши.

— Продолжай, — негромко велела жрица.

— На пентеконтерах обнаружили такую же картину. Полтысячи живых душ растаяли без малейшего следа!

— Кстати, о следах...

— Ничего сколько-нибудь примечательного. Я лично исследовал весь берег. Лишь отпечатки ног — шагали уверенно, спокойно, без поспешности либо сумятицы. Стража протоптала настоящую колею вдоль водной кромки... Но помимо ополоумевшей собаки — никогошеньки!

— Эсон и Поликтор, как бешеные, обогнули остров, глядели, кричали, даже спускали ныряльщиков. Пусто! Пусто, Элеана! Голые скалы — и ни единой пичуги, вот что меня поразило...

— Понимаю, — тихо произнесла верховная жрица. — Дело страшное и доселе неслыханное. Однако надлежит выждать положенный месяц...