Читаем Критская Телица полностью

— Я передаю тебе — потихоньку, разумеется, — все бразды правления: и морские, и сухопутные. Ты негласно станешь полным властелином своих подданных. Ведь, сознайся, частенько этого хочется, а? Так неудобно числиться просто лавагетом... Так неловко отчитываться передо мною в каждой денежной мелочи, просить о средствах на пропитание матросни, вооружение бойцов, правда? Принимай же все под собственное безраздельное начало. Честно признаться, мне ужас как наскучило распоряжаться и попусту расходовать золотое время!

— Объяснись! — коротко бросил царь.

— Великий Совет, разумеется, оказался бы неумолим, но вовсе незачем посвящать Элеану и ее милую стайку в задуманное. Хвала Апису, жрицы могут посещать дворец лишь испросив нашего — или моего, если ты в походе, милый! — предварительного согласия. О возможных доносчиках беспокоиться не следует: Рефий вполне способен в корне пресечь любые поползновения в этом роде... И он, кстати, на свой лад весьма заинтересован блюсти маленькие секреты госпожи.

— Презренная сука, — внушительно и беззлобно сказал Идоменей, отлично знавший целомудренную натуру супруги и понимавший, что может происходить и твориться в Кидонских чертогах, покуда славный и доблестный флот наводит порядок на просторах Внутреннего моря.

— О Апис, до чего невоспитанный народ корабельщики! — вздохнула Арсиноя.

— Объяснись вразумительно, или, клянусь потрохами каракатицы...

— И до чего несмышленый!.. Хорошо, излагаю для непонятливых. Миопарону продержат в гавани до темноты, а потом дозволят ускользнуть. Куда — неважно. Я закрываю западную сторону гинекея для всех, кроме Рефия, избранных стражников и лиц, получающих особое право доступа. Эта часть нашего маленького, уютного дома живет собственной, ото всех сокрытой жизнью. Которой, милый, мне угодно упиваться сполна. Всегда хотелось. Но теперь я получу такую возможность. Придворных приведешь к обету молчания — негоже распускать по острову дурацкие слухи — и скажешь: у царицы расстроились нервы, лекарь велел воздерживаться от излишних умственных усилий... Требуется щадящий распорядок дня, обильный отдых, тишина. И правь на здоровье целым государством — с меня довольно. Я жажду наслаждений, а не забот.

Идоменей протянул руку, не глядя, нашарил кубок, выпил большой глоток драгоценного финикийского вина, Не знавшего равных по вкусу и аромату.

— Выбери толковейшего из капитанов, объяви его вице-лавагетом. Флоту, как понимаешь, зачастую будет требоваться иной командир. Впрочем, если захочешь порыскать в Архипелаге, Элеана сможет временно распоряжаться сама — кой-какой опыт у нее имеется. Сановники, разумеется, станут поставлять необходимые отчеты и доклады прямо в Священную Рощу: допускать старую проныру во дворец надолго я не намерена.

Здесь Арсиноя проявила чистейшую несправедливость. Сорокашестилетняя Элеана не могла именоваться старой ни по каким меркам — возрастным или внешним, — но царица издавна затаила раздражение против былой наставницы, развратившей ее только затем, чтобы возбранить дальнейшие утехи запретного рода...

— Надобно подумать, — рассеянно молвил Идоменей.

— Думать уже некогда, милый. Самое время действовать.

— Хорошо, — произнес государь после долгого молчания. — В сущности, мне и выбора-то не остается. Будь по-твоему. Только...

— Только?..

— Боюсь, ничего доброго для Крита из этой затеи не получится.

— Бычок, — засмеялась Арсиноя, — острову нет ни малейшего дела до невинных развлечений повелительницы! А править столь разумный и хладнокровный царь сумеет куда лучше взбалмошной и капризной царицы! Я создана любить, а не помыкать народами...

— Вот и родилась бы под кровом честного ремесленника, — процедил Идоменей.

— Царственное происхождение дает неограниченные возможности, — с улыбкой возразила Арсиноя. — Например, дочь горожанина вряд ли сумела бы снарядить миопарону...

— Кстати, кто командует судном? Только не говори, будто Гирр — он якоря от кормила отличить неспособен, даром, что на Крите родился.

— Имя капитана — мой маленький секрет, — молвила повелительница. — Значит, договорились? Я царствую, но не правлю, а ты правишь, но разделяешь царство со мною, сообразно закону.

— Да, — ответил Идоменей.

Он поднялся, направился к выходу, однако задержался у порога и посмотрел через плечо:

— Арсиноя!

— А?

— Зрелая.

— Что-о?! — глаза царицы непонимающе округлились.

— Зрелая проныра. Я об Элеане речь веду. В самом расцвете зрелости...

Пустив эту парфянскую стрелу, Идоменей подмигнул и удалился.

* * *

Первая среди многочисленных пленниц Арсинои, Неэра, оказалась одной из самых спокойных и уступчивых.

Разумеется, когда незнакомое судно круто забрало к берегу, направляясь прямо к стайке перепуганных купальщиц, а сзади настигли пятеро пловцов, посланных лазутчиками во избежание случайной ошибки, девушка пришла в изрядное смятение, а очутившись на борту миопароны, решила, будто очутится, в лучшем случае, среди рабов и рабынь, продаваемых пиратами неведомо где, неизвестно кому и куда.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза