Кривая империя. Книга 4

9. Главное чуть не забыли! Забрать-таки назад Царьград! Мы могли это сделать легко. Прямо в 1945 году, вместе с Курильскими островами. Но не стали. Ибо идея православного креста над проливами расширилась у нас необъятно, воссияла красным солнышком над всей планетой (а не только над вонючими проливами), взмахнула над ошалевшим человечеством секущим серпом и долбящим молотом. Атрибуты идеи Мировой Революции мы и сейчас можем разобрать на любой монете советских времен.

Авторы Девятого пункта — классики марксизма-ленинизма, лично товарищи Ленин и Троцкий, православные великомученники и страстотерпцы, все Рюриковы и Романовы во всех наших веках и весях. Ну, и все мы, в Русской земле крещеные и от креста уцелевшие, от сего грешного соавторства не отрекаемся.

10. Теперь наше православно-куренное строительство нужно было надежно укрыть от постороннего глаза. А пуще того, свои глаза под их пограничные покровы не вылуплять. Границы закрыть насмерть. Запугать доверчивое население рогатыми призраками капитализма, насадить привычку к аскетизму, внушить надежды на скорое загробное безделие и сытую послевоенную жизнь. Аминь!

Теперь посмотрим, что товарищ Сталин делал неправильно...

Так. Пока ничего не находится...

Думай, голова, думай...

Да не спи, не спи!

Засыпает...

И снится Голове, что это она что-то сделала неправильно, чем-то нарушила волю Вождя, в чем-то ошиблась, не дотянулась извилиной до гениального замысла, провалила все имперское дело. И теперь должна отвечать.

И идет заседание Страшного Суда.

И все, как у людей, — за длинным суконным столом восседают апостолы в нимбах с подклеенными буклями; преступники — азраилы и гамалеилы какие-то — затравленно вертят головами и лихорадочными глазами из-за полированного барьера. И наша Голова — среди них. Прокурор, штатный громовержец, несет отъявленную околесицу. Зал — битком, президиум переполнен, и только главное кресло с высокой спинкой пустует. Где же Председатель Суда? Где наш Император?

— Вот он — подсматривает за процессом через щель в занавеске. Он желает наблюдать не только Суд, не только корчи подсудимых, но и истерику публики, страсти народа в зале.

— Какого еще народа?

— Нашего, российского, советского народа!

— А кто же допустил этот славный народ на собрание небесное? Кто разрешил этому невполне одетому, поверхностно умытому сообществу наблюдать тайную постановку? Кто удостоил его такой чести?

— Конечно, он, Император!

Теперь с глубоким, поджелудочным восторгом смотрит он, как прокатывается волна народного гнева от партерной Москвы до галерного Магадана, как вспыхивают праведным возмущением миллионы честных лиц, как дружно и восторженно вопят зрители под чтение приговора! Вот это спектакль! Вот это Режиссер! Вот это Император! Вот это Бог, снизошедший к людям!

Зачем ему это? А чтобы создать в народе гордость небывалую. Чтобы овцы поверили в свою избранность (на шашлык), чтобы дружно блеяли в поддержку исторических решений (о строительстве скотобойни), чтобы гордо выступали под руководством передового козла к своему светлому (от сторожевых прожекторов) и окончательному (по сути) будущему...

Голова кругом идет!

Вернее, летит по проходу от трибуны (огромной дубовой колоды) — до середины зала. Потом катится назад и замечает, что зеленая ковровая дорожка становится красной, что меркнет свет, пустеет зал.

Куда-то исчезают навсегда миллионы зрителей, и только прохладный северо-восточный колымский сквознячок шевелит на сцене черные, окровавленные куриные перья падших и ощипанных ангелов.

Император выходит из-за занавески и в гулкой тишине задает сам себе единственный вопрос, достойный Большого Театра:

— Ну, а дальше-то что?..

А дальше, вы скажете, Империя все-равно погибла. И вина за это на товарища Сталина тоже распространяется. Вы будете почти правы. Но ваше «почти» — не считается. В этот раз Империю погубили не дурные привычки царя, не сумеречность его рассудка, не гнилой строительный материал. Российскую Империю в 20-м веке погубило Время. Все эти технические прогрессы навалились на нас с такой силой и скоростью, таким тяжким непониманием легли на наш коллективный разум, что лучше бы нам стоять насмерть на Калке и Непрядве. А тут мы не выдержали.

Но это потом.

А сперва нам предстоял экзамен на аттестат имперской зрелости.

И мы стали готовиться денно и нощно.

Стал товарищ Сталин нас собирать воедино, рассаживать (простите за двусмысленность) по разным местам, вдалбливать нам прописные истины.

Метод его поучения прост, понятен, красив в своем аскетизме.

Вот речь вождя на XVI съезде партии. Съезд этот летом 1930 года был тем хорош и знаменит, что посвящался началу развернутого наступления социал-большевизма на всех и каждого. Причем наступление это уже шло, и очень успешно. Но многие его не замечали. Нэпманы еще вели свои бухгалтерские книги и бегали от налогов. Кулаки деревенские надеялись собрать засеянное по весне. Мыслительный класс позволял себе некоторые мысли.