Высадившись из рейсового автобуса, со скоростью пьяного ёжика ехавшего от деревни к деревне, пошли по разбитой лесной дороге, когда Горбыль предложил:
- Командир, давай срежем расстояние. Дорога делает крюк и петляет по лесу, а напрямик через тридцать минут будем на базе.
Услышав, что уже через тридцать минут они будут в лагере, голодный народ зароптал.
- Сашка, да ты посмотри на наших воспитательниц, у них же шпильки по десять сантиметров.
- Ничего, Анатолий Николаевич, у меня в сумке есть две пары кроссовок. Я поделюсь с девочками, кому размер подойдет, - заслышав о возможности проделать дистанцию в урезанном варианте, сориентировавшись, предложила Галина.
- Ага, две пойдут в кроссовках, а одна на каблуках? Хитропопые красавицы. У кого ноги болеть потом будут?
- У меня шпильки совсем не высокие, Анатолий Николаевич, - белобрысая Анна шагнула вперед, выставив ногу на показ.
- Ну, коли есть желание торить лесные тропы, переобувайтесь и свернем в лес.
В лес свернули, сверившись по карте и солнцу, компаса ни у кого не было да, в общем-то, он и ненужен. Часы показывали начало шестого. Через полчаса, шагая по запущенному смешанному растительному массиву, к лагерю не вышли, хотя шли в правильном направлении. Не вышли и за следующие полчаса. Монзырев объявил перекур. Сориентировавшись, докурив сигарету, дал отмашку, снова двинулись, причем темп ходьбы непроизвольно увеличился, всем хотелось есть. Замыкали колонну все те же - охранник Толя, умаявшийся с непривычки лесных блуканий, снявший с себя пиджак и "сверкая" сбруей с ПМ под мышкой, и Андрей Ищенко - этот свежий как огурчик, хоть повесь ему дополнительный рюкзак на спину.
Монзырев остановился. Из колонны к нему вышел Сашка:
- Командир, что остановился?
- По кругу ходим, Сашок.
- Как так?
- Смотри, видишь, справа бычки валяются? Перекурили, бросили, ушли. Это наши бычки.
- Да не могли мы по кругу идти, шли только прямо.
- Мы шли только прямо, это ты прав. Леший водит.
Сашка недоверчиво посмотрел на начальника, любопытные взгляды детворы тоже говорили о многом. Детишки подобрались в команду те еще. Возраст от двенадцати, до пятнадцати лет, воспитаны улицей, со всеми вытекающими. Ни в Бога, ни в черта не верят. Ухмыляются.
Род Монзыревых глубоко уходил своими корнями в Ростовскую область, его предки были Донскими казаками. В станице, куда его отвозили каждое лето, на все каникулы, и до сих пор люди помнили его прабабку Лизавету - знахарку, прожившую со своим мужем прадедом Монзырева лет до ста, лечившую обращавшееся к ней население близлежащих и дальних станиц.
Он хорошо запомнил рассказанную на вечерних посиделках кем-то из взрослых байку, как однажды к бабе Лизавете, тогда еще молодой красивой казачке, приехали из станицы под Ростовом, посланные богатым уважаемым станичным атаманом, казаки.
- Лизавета Кондратьевна, помоги, сгорает на глазах, дочка атамана, к врачам возили, показывали, врачи ничего не нашли. Вянет молодка, на глазах вянет. Атаман заплатит хорошо, не обидит.
И, поехала Лизавета. Отчего ж, не поехать коли помощи ждут!
Курень атамана поставлен в центре станицы, и по приезде светила от "деревенской медицины" у дома за плетнем собралась добрая половина станичников. Лизавета Кондратьевна вошла в комнату болящей, пробыла там какое-то время, выйдя, сказала домочадцам:
- Геть, с куреня за плетень. И народ отвесть в сторону от ближней станичной околицы.
Слегка побурчав, семейство покинуло родовое гнездо, присоединилось к любопытным, курившим и галдевшим неподалеку от ворот. Дело к обеду, уже и ожидать чуда устали. Когда, вот она, ведьма! Станичники видели, как Лизавета вышла из куреня с подушкой, вытащенной из-под головы девицы, в руках. Пошла вокруг хаты, взбивая и теребя ее руками, она что-то тихо наговаривала себе под нос, слов разобрать никто так и не смог, как народ ни прислушивался. После обхода второго круга, из открытой двери дома стали выскакивать мелкие, лохматые существа, похожие на бесов, какими их представляют, и по сей день обыватели. Не обращая внимания на собравшихся, существа выбегали через открытые ворота и скачками неслись в сторону околицы. Заголосила мать больной, загудели станичники. Елизавета направилась к воротам, подошла к атаману.
- Что ты голосишь? - устало кинула она безутешной матери, сунув ей подушку в руки. - Подушку сожжешь сама, хвороба уйдет полностью. А ты атаман, жди сватов по осени, здорова твоя дочь.
Таких баек про бабку Лизавету, Монзырев знал великое множество. О многом она и ему рассказывала, поэтому запредельному для разума, майор не удивлялся.
- Все встали друг за другом, положили руку на плечо впереди стоящего организма и, пошли след в след, - велел он, посмотрел на положение солнца на небосводе, сделал поправку направления. - Двинулись.
Неспешно, стараясь не терять направление - шли. Со стороны могло показаться, что поводырь ведет слепцов. По мере движения Монзырев стал шептать слова молитвы:
"Отче, наш, иже еси на небеси, да, святится имя твое, да, будет воля твоя.....".