Кривич

После второго стакана без закуси, отпустило, в голове проскочила единственная светлая мысль: «Кажись, пронесло, не уволил». А дальше вырубился в темноту. Нервы. Это тебе не караваны брать, да жизнью рисковать. Основной запросто и уволить мог, а что мы все без армии сам знаешь, так, пустое место.

— Да, дело житейское.

— Вот я и думаю, как бы нам в темноте с ребятами Горбыля не столкнуться, да друг другу чавку не отрихтовать до кровавых соплей с людскими потерями.

— Ничего, Андрей, в любом случае к Великому князю меня не потянут. А там, на месте разберемся. Кстати, раз вспомнил Григорича, знаешь его высказывание о земном шарике, касаемо военной службы?

— Нет.

— Он как-то поделился мыслью, сказал: «Если бы земной шар был в форме жопы, то вся моя служба проходила бы в районе дырки для выброса шлаков из организма. Два срока Афганистана, Азербайджан, Абхазия, Таджикистан, Чечня». На него даже похоронка домой приходила, но жив до сих пор.

— Повезло мужику.

— Вот, чтоб и нам повезло хорош лясы точить, иди людей к походу готовь.

— Слушаюсь и повинуюсь!

— Юморист доморощенный, — уже у дверей услыхал Андрей.

* * *

Сумбурный день клонился к закату. Вдали остался непролазный лес, тайная тропа, по которой Вторуша вывел отряд, позволила все ж таки пройти через него, и долина с Гордеевым городищем, терем в ней, ставший за год родным домом, а в нем два самых близких ему существа — жена и дочь. А сказаные на прощание Галиной слова: «Ты только вернись, слышишь, вернись. Мы будем тебя ждать» — одновременно и грели душу и наполняли ее беспокойством.

По лесной малохоженной дороге, покрытой песком с проросшей через него травой, кони шли спорой рысью почти бесшумно.

Монзырев во главе своего воинства, усиленой сотней конных ратников, общее количество которых составляло сто восемьдесят семь человек, держал путь на северо-восток. Вывести дружину к Пселу Вторуша так и не смог, благо уже было то, что шли в нужном направлении, а там верст за сорок от Курска сделают поправку на юго-восток.

Ведя людей на рискованное дело, мог на данном отрезке времени, положиться только на проводников. Карты местности у Монзырева не было, Андрея с двадцатью бойцами отправил вместе с проводником в передовой дозор. Душа полнилась тревогой и опасением за доверившихся ему родовичей. Где-то впереди мог находиться враг. Та часть орды, что ушла в сторону города Курска, словно саранча на полях, мелкими отрядами расплескалась по дорогам и лесным тропам в поисках деревень и весей, находящихся по сторонам от основного войска кочевников. Вероятность встречи с такими отрядами была велика.

Монзырев с седла оглянулся назад. Лица едущих следом за ним воев, отчетливо белеющие на фоне зыбкой бледной мглы, представлялись ему спокойными и даже веселыми. Несуетное спокойствие молодых, закованных в брони соплеменников, имеющих за плечами уже одну победу, начало передаваться и ему. Томительное сомнение, тяготившее душу с каждым шагом лошади, развеивалось.

Всю ночь пограничный отряд провел в седлах. Лишь перед самым рассветом боярин распорядился спешиться, обиходить лошадей и передохнуть самим. Из чувства предосторожности костры разводить он запретил. Место для привала было выбрано удобное. От опушки соснового леса, в пятистах саженях угадывалось окутанное туманом селение, к которому был послан вороп из пяти воев, чтоб ненароком в тумане не нарваться на неприятеля устроившего засаду. Люди отдыхали, разминали затекшие за долгий путь ноги, кормили и поили лошадей.

С ушедшими сумерками вернулась разведка.

— Боярин, печенегов в селении нет, с противоположной стороны слышен собачий брех, но смерды еще не поднялись.

— Сколь велико селище-то?

— Десятка три халуп с хозяйственными постройками.

— Что-то я отсюда частокола не наблюдаю?

Белесый зыбкий туман нехотя отполз в низины, открыл взору наполовину заглубленные в землю бревенчатые избы за околицей, а вместо частокола виднелась обозначенная изгородь из слег прикрепленных к полутораметровым кольям. Из полусонной деревни раздавался беспечно заливистый ор петухов, мычание коров, призывающих хозяек к утренней дойке. Где-то неподалеку поскрипывал колодезный журавль. От жилья потянуло духовитым дымком и теплым запахом парного молока.

— Так частокола и нет вовсе, селение глубоко в лесу, кочевники сюда и не заглядывали еще. А то, давно бы уж скотину увели и людей побили, — глядя на пристально изучающего виднеющееся село Монзырева, докладывал наворопник.

— Ладно, отдыхайте, не будем пока местных смердов беспокоить.

К Монзыреву подошел Мишка с куском лепешки и ломтем холодной вареной говядины на ней.

— Поел бы, батька, один ты голодный остался, да новоропники, но они уже едят.

— Давай, — не отрывая взгляда от деревни, согласился Толик. Его ухо уловило отдаленный конский топот, топот множества лошадей и все это со стороны деревни.

Сначала воины услышали раскатистый злобный собачий лай, таким лаем могли встречать только чужаков — незванных гостей, потом как лавина, женский жалобный вой, визг, гортанные выкрики и…

— Печенеги-и-и!