Кривич

— Хы-ххы, хы-ххы, — тяжело дышал Домаш, он спиной откинулся на поверхность пляжа. — Кто жив, все здесь!

— Как?

— Я кажу, что только мы трое и выжили. Все остальные лежат под завалом.

— С чего ты решил? Может это только ход обвалился, а хлопцы живы, на нижнем ярусе отсиживаются.

— Не-е. Если б только лаз обвалился, звук был бы другим, глухим и тихим.

— Ладно. Идем к реке, схоронимся в камышах, а завтра, как уйдут узкоглазые, наведаемся в крепость.

Обвалив, на всякий случай, отверстие лаза, прокрались к реке, лицами припали к воде, жадно глотая ее пересохшими глотками. Напившись, скрылись в камышах. Из оружия, у выживших бойцов остались засапожные ножи да лопата.

— 9-

Сашка шел по крепостной галерее, совершая ночной обход караула на стенах и башнях Гордеева погоста. С тех пор, как Николаич оставил его на «хозяйстве», спал по ночам плохо, а днем все равно занимался «текучкой». Для деятельного Горбыля, приказ майора, был как серпом по яйцам.

«Пойми Сашок, время сейчас такое, что не знаешь, с какой стороны тебя припечет сильнее. Я с дружиной к Курску уйду, гарнизону тамошнему на выручку, а у самого здесь, считай жопа голой остается. С тобой в крепости только две сотни бойцов кадрового состава останутся, да бабы с детворой, да старики, ну смерды с ближайших деревень подтянулись, так и то, молодняк со мной уйдет, а старики опять на твои плечи лягут. Семьи пришлых печенегов, в случае чего за стены заберешь. Вот и думай, кого я на такое воинство старшим поставить смогу? Только своего, проверенного, чтоб за тылы не беспокоиться».

Скрипя сердцем, Горбыль согласился отсиживаться в тылу. Да и то, может быть это и справедливо. Что отдых нужен любому, знают все, а он все девять лет как та затычка, что в каждую дырку суют! Только вот, с тех пор как ушла дружина, что-то не отдыхалось сотнику, мысли в голове вертелись схожие с предчувствием близкой беды.

Оказавшись на надвратной галерее южных ворот, вместе с караульными услышал хорошо доносившийся в ночи топот копыт по западной дороге. Прислушались.

— Нет, на наших печенегов не похоже. Да и чего им среди ночи вдали от своего стана гулять.

— А всадник то один скачет, — высказался один из караульных.

Лошадь за стенами перешла на шаг, силуэт прибывшего проявился у самых ворот. Небо, закрытое облаками, не позволяло рассмотреть одиночку. Снизу раздался едва знакомый голос.

— Впустите братцы, к боярину я с вестями.

— Подсвети факелами, — распорядился Горбыль.

Даже при свете факелов, толком ничего не разглядели.

— Ты кто?

— Ставр, я! Дружинник сотника Олеся. С заставы прискакал. Впустите, мне бы весть донести. Который день без сна и отдыха.

— Жди!

Через башню, по внутренней лестнице вышли к воротам. Закрепили факелы на стенах.

— Открывай, — Сашка вдел руку в ременные петли щита, вытащил саблю. Береженого, бог бережет.

Ушла в сторону верхняя щеколда, подняли металлический шкворень. Оба караульных с трудом приподняли, освобождая из пазов, воротный брус. Через приоткрывшуюся створу, на заморенной лошади въехал молодой вой. Створа ворот, тут же встала на место, накинули брус, и в той же последовательности поставили запоры.

Ставр устало сполз с лошади, охнул при соприкосновении ног с землей. Один из караульных поддержал лошадь за узду.

— Ставр, я. Мне бы к боярину, — лепетал парень.

— Нету боярина. В походе он. Узнаешь меня?

— Кто ж сотника Олексу не знает.

— Вот я за боярина остался. Говори, с чем прибыл.

— Так, это, кочевники узкоглазые, на печенегов совсем не похожи, через брод прошли. Заставу окружили, уже наверно на приступ пошли.

Ставр запинаясь, рассказывал все, о чем знал, что сам испытал в Диком поле.

— Сколько этих кочевников?

— Мыслю, тысячи.

— Значит, орда на наши земли пожаловала.

— Нам то, что делать сейчас? — задал вопрос один из караульных.

— Ну, до рассвета часа два осталось. Народ поднимать, смысла большого нет. Да застава этих орлов, хоть слегка, а придержит. Погост поднимем с рассветом.

Сашка положил руку Ставру на плечо.

— Идем герой. Выспаться тебе нужно.

* * *

Остатки сожженной крепости, неподалеку от которой хан собрал верхушку своего воинства, розвальнями завалов ласкали взгляд, нет-нет, да и брошенный в ту сторону. Куренные, хмурясь, не поднимали прямого взгляда, не смотрели в глаза хану. Старейшины притихли, сами ждали, что скажет, куда хан повернет орду. Начало набега было победоносным. За день уничтожили форпост славян на переходе через пограничную реку, а радости победы небыло. Вот и выходило, что победа была, а радость украли погибшие в пожаре враги. Для племени, цена победы оказалась слишком высока.

Весь большой пятачок песчаной земли с примыкающими к нему тремя дорогами, на восход и закат, на полночь, был окружен непролазным для всадников лесом. Благодатная степь, степь кормилица кочевого народа, осталась за речкой, манила к себе. Через брошенный взгляд на полдень, заглядывала каждому в душу, звала: