Кривое горе. Память о непогребенных

Опровергая сомнения, Оксман доказал подлинность этого письма — одного из самых громких призывов к свободе в России{154}. Он также показал его значение для практиков революции, таких как Михаил Бакунин. О чем бы ни писал Оксман, он стремился показать, как русская литература и критика направляли русскую политику и революцию. Текстологический пример помогает яснее понять, чего Оксман пытался добиться филологическими методами. Сравнивая рукописи письма Белинского с его публикациями, Оксман обнаружил сомнительную редакцию одного места: «...чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе». Он написал другу, что сомневается в точности принятого прочтения. Найдя и сличив между собой три ранее не учтенных списка этого письма, Оксман предложил новый вариант чтения: не «в грязи и навозе», а в «грязи и неволе».

Для разрешения на публикацию этой работы в провинциальном издании Оксману понадобилось три года усилий, двадцать пять внутренних рецензий и десять редакционных обсуждений. В 1952 году Оксман предъявил ультиматум Саратовскому университету, где он тогда преподавал, грозя уходом, если его комментированное издание не будет опубликовано. На этот раз он победил. Однако его версия этого письма не была поддержана последующими изданиями Белинского. Когда студенты в современном российском или американском университете читают письмо Белинского к Гоголю, скорее всего, они читают его в старой, приглушенной редакции («...в грязи и навозе»), а не в версии Оксмана.

Корреспондент Оксмана, Корней Чуковский писал ему в 1961 году, что юбилей Белинского в Москве прошел формально, как этого и хотели власти: «...было ясно, что великий свободолюбец чужд им совершенно — не только чужд, но и враждебен»{155}. В 1962 году, когда хрущевская кампания десталинизации пошла на спад, Оксман решил, что пришло время действовать, и передал эмигрантской прессе статью, где поименно называл доносчиков среди коллег. Эти люди еще были у власти в университетах и писательских сообществах Москвы и Ленинграда. Публикация статьи была беспрецедентным явлением, как и то, что Оксман не скрывал своего авторства{156}. В том же году Оксман передал на Запад копию «Реквиема» Ахматовой и некоторые стихи Мандельштама{157}.

В ответ КГБ устроил еще один обыск в квартире Оксмана, ошибочно предполагая, что это он публикуется на Западе под именем Абрама Терца. (Настоящий автор — Андрей Синявский — стал известен лишь год спустя{158}.) Странно, что Оксмана в этот раз не арестовали. В конце жизни он хотел написать большую книгу воспоминаний, в которой собирался рассмотреть роль интеллигенции в Советскую эпоху. Смерть помешала реализовать этот план{159}. Среди выживших в ГУЛАГе интеллектуалов он был одним из очень немногих, кто понимал свою миссию не только как публичную скорбь по жертвам, но и как месть палачам.