Кривое горе. Память о непогребенных

Дмитриев провел разыскивая захоронения по берегам Беломорканала — гулаговского проекта, который соединил Белое море с Балтийским. Получившийся канал был такой малой глубины, что по нему не могли пройти ни военные, ни коммерческие суда. Согласно Дмитриеву, в 1933 году из-за спешки перед весенним паводком погибло около 10 тысяч заключенных, копавших в замерзшей каменистой почве канал № 165, соединявший северный и южный участки Беломорканала. Бродя вместе с местным охотником по карельским лесам, Дмитриев обнаружил барсучью нору и в ней — человеческие кости. Дмитриев стал исследовать территорию около норы и обнаружил около ста впадин в покрытой мхом болотистой почве. Заключенных заставляли копать ямы, около которых их расстреливали и хоронили, забрасывая камнями, чтобы животные не растащили останки (что в конце концов и произошло). Никакого памятника здесь нет до сих пор{362}. В 1997 году Дмитриев обнаружил еще одно захоронение в Красном Бору, в двадцати километрах от Петрозаводска. Здесь тоже было найдено около сорока «расстрельных ям». В Красном Бору начались раскопки; вооруженный лопатой и компьютером, после многих месяцев работы Дмитриев установил имена 1193 жертв и двоих палачей.

Но Дмитриеву не удалось убедить местные власти выделить денег на мемориал, и его пришлось ставить самому. Два камня стоят на месте захоронения, похожие на клыки, направленные в небо.

Одновременно с раскопками Дмитриев работал над «Карельской книгой памяти», которая вышла в свет в 2002 году — итог многих лет упорных исследований и поиска средств. В этом томе в тысячу страниц собрано более 13 тысяч биографических справок о тех, кто стал жертвами террора в 1937—1938 годах{363}. В работе над «Книгой памяти» Дмитриеву помогали Иван Чухин, отец которого был офицером НКВД, и Пертти Вуори, отец которого был убит НКВД в 1936 году. Это была удивительная команда: потомок жертвы, потомок палача и человек, чья семейная история, насколько это возможно, не была затронута террором. Чухин и Вуори умерли молодыми еще до того, как «Книга памяти» вышла в свет. Пережив соавторов, Дмитриев написал в местной газете, что их убила «черная энергетика совершенных десятки лет назад злодейств и преступлений». Потом газета описала мучения Дмитриева, опираясь на интервью с ним: «После многих часов, дней, месяцев, проведенных в архиве над делами сосланных и расстрелянных, у него нарушался сон, пропадал аппетит, ухудшалось самочувствие. Есть, есть она, эта черная энергетика, затекающая в любого, кто дотрагивается до пожелтевших страниц допросов, следственных дел и расстрельных приговоров. Но работа над Книгой продолжалась. С перерывами. Не хватало денег, умирали один за другим единомышленники. Был и многомесячный запой... Было и, как бы это сказать помягче, недовольство родственников» {364}.

Памятники, которых нет

Сегодня на центральной площади много видевшей Вологды — запасной столицы Ивана Грозного, которая была центром снабжения Беломорканала, — стоят памятники героям Октябрьской революции, Отечественной войны и еще мемориальный знак на месте православного собора, уничтоженного в советские годы. Четвертый угол площади пустует, будто ждет мемориала жертвам советского террора, которых в Вологде и ее окрестностях — сотни тысяч. «Нет ничего неприметнее памятника», — сто лет назад сказал австрийский писатель Роберт Музиль. На руинах Советской империи, я бы добавил: нет ничего заметнее памятника, которого нет.

Александр Лукичев, председатель Вологодской городской думы, говорил мне, что в Вологде работают другие формы сохранения памяти о жертвах советского террора. «Мы о них знаем из литературы», — сказал Лукичев. Его дед-крестьянин в 1931 году был обвинен в антисоветском заговоре и умер в лагере. Заботясь о памяти деда, Лукичев нашел в архиве документы о его судьбе и рассказал о ней сначала в книге, потом в документальном фильме. Но он не ставил целью создать памятник миллионам других жертв. Лукичев посоветовал мне пойти к мемориальному камню на месте массового захоронения около бывшего здания КГБ; там раз в год собираются родственники и потомки жертв террора. На гранитной глыбе выбиты слова: «Памяти жертв политических репрессий.

Любим. Помним. Скорбим». Больше никакой информации о «политических репрессиях» на этом камне или около него нет. Я спросил Лукичева: «Как люди поймут, о чем все это?» Он снова говорил мне о «литературе». Семь лет его карьеры в городской администрации остались позади, и теперь он сам пишет книги по истории.