Кривоград, или часы, по которым кремлёвские сверяют

— После обеда — ко мне — с Утятьевым и всеми документами, — отрывисто сказал директор. — Что еще за дрова на батареях?

— Сушатся дрова, — объяснил возникший в дверях Петухов. — Иначе котел не растопить.

— Уберите, — велел Курагин. — Здесь вам учреждение, а не дровяной склад.

— Леонтий Федосеич, они ж мокрые насквозь…

— Тогда сушите у себя дома. А отсюда уберите. Ясно?

Мрачно вздохнув, Костя принялся собирать дрова с отопительных батарей.

— Почему Лукича нет на месте? — обратился директор к Утятьеву.

— А он с утра пошел в, это самое, в Министерство пуговиц, — не сморгнув глазом, доложил тот. — Они просили посмотреть ихние часы в вестибюле.

— Непорядок. Сколько раз я говорил, к восьми-пятнадцати все должны быть на рабочих местах. Все, без исключения. А если кому куда надо, сначала пусть явится… А потом уже идет, куда надо… Как явится Лукич, срочно пришлите его ко мне. С объяснительной.

— Слушаюсь, Леонтий Федосеич.

— Там, в подвале, канализация протекает, — вдруг встрял Костя. — Весь пол залило, скоро пройти будет нельзя.

— Так вызовите аварийную, — отрезал директор. — Или что, я вам должен, это самое, чинить?..

— Давай вызывай, — поддакнул Утятьев. — Что ж ты? Я еще вчера тебе сказал, вызови аварийную…

— Ладно, вызову, — буркнул Костя. — Лева, пошли, надо еще дров напилить.

С большущей охапкой поленьев в руках он пнул ногой дверь и вышел. Следом за ним и я спустился в подвал. Осторожно ступая по цепочке кирпичей, мы пробрались в котельную. Там, по счастью, было пока сухо. Большую ее часть занимала куча антрацита и кое-как сваленные бревна. В углу гудел и потрескивал небольшой чугунный котел. Сквозь его щели и трещины видно было, как пламя усердно облизывает куски угля. Мы надели рукавицы, взвалили бревно на козлы и принялись пилить. Из-под зубьев пилы летели опилки вперемешку с водяными брызгами.

Когда мы распилили третье бревно, Костя объявил перекур.

— Если б ты только знал, — сказал он, усевшись на чурбак и закурив папиросу, — до чего мне всё это блядство настодолбенило.

— Да, дрова плохие, — согласился я. — И пила не заточена.

— Да нет, я не про дрова. Я вообще. Черт меня догадал родиться в Кривограде.

— Не горюй, Костя, — попытался утешить его я. — Все равно скоро и здесь начнется перестройка…

— Не начнется она здесь, не надейся. Как был Кривоград, так Кривоградом и останется. Ты что, до сих пор ничего не понял или прикидываешься?

— А что я должен понять?

— А то, что здесь творится.

— А что здесь творится?

Костя глубоко затянулся и выпустил струю дыма в низкий корявый потолок.

— Страна у нас чересчур большая, — задумчиво сказал он. — Охреневающе большая страна. С такой шутки плохи. Такую враз не переделаешь, нужен особый подход, верно?

— Разумеется, — кивнул я.

— Значит, надо сначала попробовать, примериться, эксперимент произвести, разве нет?

— Пожалуй, да.

— Вот, к примеру, посмотри на Прибалтику. Там сейчас самый настоящий полигон демократии. Как Польша при Александре Первом. Им её, демократию, разрешили и теперь смотрят, как пойдут дела. Если хорошо, будут расширять эксперимент. Если плохо, прикроют к едрене фене, вот и вся тебе демократия.

— Но демократия не есть вседозволенность, — напомнил я.

— Золотые слова, — оживился Костя. — Именно так, дружище. И у нас, в Кривограде, как раз устроили испытательный полигон вседозволенности. Ясно?

Он загасил папиросу и швырнул окурок в угол.

Костины слова никак не укладывались в голове, очевидно, мешала вмятина.

— Послушай, — сказал я, — а кто у вас в Москве генсеком?

— Не понял вопроса.

— Я говорю, кто в вашей Вселенной генеральный секретарь?

Костя изумленно посмотрел на меня.

— Да ты что, брат, из дурдома сбежал?

— Почему сбежал, меня выписали. То есть я точно не могу припомнить, но, должно быть, выписали. Скорей всего.

— Так-та-ак, — протянул Костя. — Интересные дела. Скажи, пожалуйста, а как тебя в дурдом-то занесло?

И я охотно рассказал всё, что удалось вспомнить. Про ссору с тестем, про двоих молодчиков на пустыре, про больницу, Альфегу и его книжечку, про то, как я обнаружил, выйдя из больницы, что мне негде жить и некем работать, и я плюнул на всё и решил поехать в Шарыгино, про то, как я ел лангеты и познакомился с Утятьевым, наконец про то, как самолет попал в зону необъяснимых флуктуаций и приземлился уже в Альтернативной Вселенной, где всё очень знакомо, но чуточку по-другому…

— Да что ж это делается?! — не дослушав, взорвался Костя. — Выкинули человека на улицу — из дома, с работы… А ты-то чего зевал? Как ты это позволил?

Я смутился.

— Ну, мне Лада сказала, напиши, мол, заявление о выписке… если ты честный человек. Конечно, я написал, я же честный. А с работы просто так уволили, по сокращению. Не драться же теперь с ними.

— Но врачи куда смотрели?! — бушевал Петухов. — Суки, бляди, коновалы, лишь бы койку освободить… Почему тебе инвалидность не оформили?

— Зачем инвалидность, я не хочу. Я работать могу, хоть в Шарыгино, хоть здесь…

— О Господи, я-то думал, ты прикидываешься, — запричитал Костя. — Нет, это полное скотство. Этого нельзя так оставить. Жаловаться надо!

— Куда жаловаться?