Кривые дорожки

Мы разрываемся от желания играть энергично и в то же время «новую волну» – мы знаем твёрдо, что прежнему року пришел окончательный и бесповоротный конец, и «новая волна» – последнее слово культурного развития целого мира, об этом написано критиком Афанасием Двоицким в журнале «Сверстник», а значит – так оно и есть. Вся беда в том, что из статьи Двоицкого «Рок Новой волны» мы знаем названия всех нью-вейвовых групп, но вот послушать удается немногое, и всё какое-то не то. По идеологическим соображениям мы знаем, что «многое в панке дико, уродливо и абсолютно неприемлемо» (А. К. Двоицкий), но при этом субъективно нам больше всех нравятся именно панки в лице Sex Pistols – за счет немереной своей энергетики. Но тут ещё морочит голову двоицкое же учение об абсолютной самобытности Русского Рока… Короче, мы играем очень быстрые песни в мажоре (с легкими отклонениями в параллельный минор) с долбящей ритм-секцией (иного, кроме как долбить – бум-цы-ДЫЩ, бу-бум-цы-ДЫЩ-цы – она делать и не умеет) и полосующей полунастроенной гитарой, а Корнаков, получивший в группе кличку Поль Гнедых (по хитроумному персонажу Стругацких), сырым и мощным голосом орёт:

Мы топчемся на месте и говорим о буднях,
Мечтая о «фиесте» и безопасных пулях,
Мы падаем на камни и стонем от досады
И топчут нас ногами друзья из Невограда.

«Фиеста» – это такой прохладительный напиток, продававшийся в те годы. Вставлять в тексты песен названия всем знакомых предметов – прогрессивно и модно. Никто не думает, что через каких-нибудь тридцать лет никто не будет помнить этих предметов и этих названий. Важно Соответствовать, и мы Соответствуем. Этой песней мы гордимся. Это наш боевой гимн.

Баснословные времена

Время было тревожное, только что запретили водку. Позже, из книг, я узнал, что лето 1985 года было временем тотального запрета всего столичного рока и что за весь тот год в Столице и области не состоялось ни одного настоящего рок-концерта… Ну, не знаю! Наш первый концерт состоялся именно тем летом, и это был САМЫЙ НАСТОЯЩИЙ рок-концерт!

Короче, мы играли в деревне Жидкая Грязь, что между Столицей и Синеградом. Деревня историческая во всех смыслах. В середине XVIII века её увековечил в бессмертной книге «Путешествие из Невограда в Столицу» небезызвестный Алексей Пинищев, впоследствии за это строго наказанный великою царицей. Не за Жидкую, конечно, Грязь, а за книгу. Два с лишним века спустя здесь, в деревянном сельском клубе, выступала – второй в сборном концерте из трёх самодеятельных рок-групп – молодая столично-синеградская банда «Пекарь». Это, то есть, мы.

Названия коллектива, игравшего в тот день первым, история не сохранила. Состоял он из гитариста и басиста, в унисон оравших собственные песни туманного содержания. Запомнилась мне только одна строчка:

– А трактор всё пашет, он тоже устал…

Вторыми играли мы. Не помню уж, почему мы приехали без собственных гитар – в те годы у полуподпольной рок-самодеятельности (вроде нас) практиковалось играть в сборных концертах на чужих инструментах, ничего зазорного в этом не было, так как и техника игры у большинства была одинаково ужасна, и подход к настройке инструментов был, мягко говоря, совсем нестрогим. Видимо, у Концова была какая-то договорённость с первым дуэтом – они оставили нам свои гитары, сами сели в зал, а мы – подлаживаясь на ходу к чужим кривым грифам – заиграли.

В зале, кроме умеренно-серой местной молодёжной публики, присутствовало ещё и человек семь-десять синеградских панков, людей забубённых и стойких. Они завыли, услышав наш довольно громкий чёс, а тут ещё Корнаков, взмахивая длинной чёлкой, завопил:

Ты приводишь в смятенье моих друзей
Ты говоришь, что я болван и ротозей,
Что я прозевал свой шанс, и теперь я – ноль,
Что мое время сжигает алкогольная боль,
Но я не верю тебе и твоим словам,
Ты постоянно врёшь мне, ты так слаба,
Ты просишь меня не петь и не ныть
И не думать о принце – «быть или не быть»,
Но я знаю – ты хочешь быть со мной!

[повторить три раза для убедительности]

Здесь следовала пауза перед вторым куплетом, и аккурат в этой паузе в зал вбежал встрёпанный человек и крикнул:

– Шухер! Менты!

И во все щели, во все отверстия хлынули люди в сером.