Кривые зеркала (сборник)

Мне захотелось спать. Вдруг резко все стало безразлично. На душе, в которой я теперь был уверен, поселился мир и покой…

Я умер, но узнал то, ради чего жил…

…Мне в лицо ударил ослепительный свет. Щурясь от его лучей, я со всей силы пытался разглядеть что-либо, но это не удавалось. Вскоре глаза адаптировались к условиям, и я с удивлением понял, что нахожусь в больничной палате. Все тело было словно из ваты. Пытаясь пошевелиться, лишь ощутил в висках едва заметную пульсацию. Даже пальцы практически отказывались слушаться – еще бы, потерять столько крови.

Зато все было позади: и Бог, и эксперименты, и души. Я с превеликим блаженством лежал на койке и смотрел на грязный потолок больничной палаты. Так хорошо я не чувствовал себя практически на протяжении всей жизни, и сейчас после всего этого кошмара я был по настоящему счастлив…

– Ловко ты меня одурачил, да? – вдруг раздался голос слева от кровати.

Я напрягся и повернулся на звук. К моему ужасу, на стуле подле меня сидел тот самый Бог. В моей голове все перевернулось, и счастье, которое было столь близко ко мне, вдруг улизнуло. Проклятье! Меня что, убьют?

– Как ты уже понял, я, Бог, не всесилен, и не могу распоряжаться самой судьбой. Ты познал истину, друг мой, дорожи этим знанием, вскоре оно пригодится тебе, – я ошарашенно его слушал. – Ты избранный, возможно после смерти тебя ожидает небольшая работа, поминаешь, о чем я?

Естественно, я ничего не понимал. Но уточнять мне как-то не хотелось, и я просто внимал:

– Надеюсь, ты осознал глупость своего поступка и не станешь его повторять, дабы встретиться со мной, – засмеялся Бог. – Или ты знал, чем все закончиться, хитрец?

Я улыбнулся.

– Прощай человек, позвавший истину. По воле судьбы мы еще встретимся…

Он исчез, а я остался один в тихой палате.

Живой, здоровый.

Счастливый…

Жизнь – боль?

Однажды мне, хоть и не долго, но все же довелось пожить в одной очень богатой и влиятельной семье. Мне тогда было всего пара месяцев, но жизнь в этом знатном доме казалась мне раем. Еда вкусная, корзинка с теплым одеялом, ежедневные прогулки и игрушки. Да, жил я себе счастливо и горя не знал.

Мама моя – собака Армимс – пользовалось в доме уважением и любовью всех, кто ее окружал, а все из-за ее ладного характера и почти человеческого понимания. Многим казалось, что она и вовсе людскую речь понимает. Поэтому, когда родился я, хозяева решили меня оставить, ссылаясь на то, что я буду точь-в-точь, как Армимс. Гены, так сказать.

Я рос, хулиганил немного, как и все щенки, на это никто особого внимания не обращал, ведь это обычное явление, но вскоре произошел случай, который перевернул буквально все.

В один злосчастный день хозяева роскошного дома уехали по делам, не знаю куда, оставив меня наедине с няней и их сыном, которого звали Люк. Все было хорошо, пока этот маленький проказник не решил со мной немного поиграть. Ему было пять лет, поэтому гонялся за мной он исправно. Люк с дикими криками бегал за мной, я удирал, как мог. Эта веселая игра продолжалась около двадцати минут. Уже практически догнав меня, Люк, будучи довольно упитанным мальчиком, случайно задевает очень дорогую китайскую вазу. Она немного качнувшись, падает на пол и разбивается на десятки маленьких осколков. Ребенок понимая, что натворил, убегает в свою комнату с места преступления. Я, пораженный этой картиной, стою на месте. Вдруг вбегает няня и, видя меня рядом с разбитой вазой, естественно считает меня виновным.

Вскоре приходят хозяева. Нянька сразу же рассказывает им о произошедшем. Ох, что было дальше! Крики, ругательства, вздохи, ярость. Я знал, что мне не жить. По крайней мере в доме.

Так и случилось. Хозяин, узнав кто зачинщик беспорядка, тут же выкинул меня на улицу.

Шел дождь. Несколько часов я прождал у двери, в надежде, что меня простят за несовершенный мною проступок, после чего плюнул на все и решил уйти отсюда навсегда.

Теперь я живу в глухом переулке, питаюсь отбросами, сплю в мокрой картонной коробке, тихими ночами тоскую по прежней жизни.

Жизнь – боль. Будучи в безопасном доме, я не то, что не понимал, я даже не знал такого выражения, но теперь оно врезалось в мою собачью память и жгло нутро ненавистью. Жизнь – боль.

Я ненавидел всех. Прошло две недели, две чудовищные недели моего изгнания. За эти дни меня били прохожие, кусали такие же бродячие псы, отбирали еду. Люди смотрели на меня с отвращением и били, били меня. За что?

С каждым ударом или укусом, не важно, моя ненависть росла, все стали казаться мне потенциальными врагами. Даже те, кто просто проходили мимо, казались мне злобными тварями, от которых следовало ожидать чего угодно.

Шло время. Я рос, стал огрызаться, но в ответ получал только больше тумаков. Я смирился, но ненависть все росла и росла, словно снежная лавина.

Но в один прекрасный момент все прекратилось. Не вкушая пищи несколько дней, я в полном изнеможении лежал в своей коробке и попросту ждал смерти, но, видимо, рано мне еще в собачий рай.