Кризи

Отделавшись от моряка, мы выходим в открытое море. Кризи достала из своих чемоданов снаряжение для подводного плавания, черное трико из блестящей ткани со стальными пуговицами, в конечном счете почти не более экзотическое, чем те костюмы, которые она представляла на площади Согласия. У нее такой вид, словно она собирается на какой-нибудь прием. Она надевает маску, ласты, берет ружье и прилаживает к поясу нож: вот теперь уже нельзя сказать, что она собирается на прием. Пока она ныряет, я, сидя в лодке, качаюсь над ней на волнах. Потом она поднимается в лодку. Судя по всему, рыбой здесь и не пахнет. Она снимает свое обмундирование. Оставляет лишь маску и ласты. «Ты идешь?» — спрашивает она. Я в свою очередь тоже надеваю маску. Кризи исчезла. Распластавшись на поверхности воды я ищу ее. Наконец, замечаю. Вытянув руки вдоль тела, тихонько шевеля ластами, она выплывает в шести метрах подо мной из подводной расщелины, похожей на коридор, проплывает под шероховатой аркой. Я спускаюсь к ней. Она поднимается навстречу мне. Наши тела слегка касаются друг друга. Она опять опускается вниз. Дно там однородное, усеянное маленькими белыми лепестками, похожими на маргаритки. Моя Кризи всплывает ко мне из маргариток. Подальше — дно серовато-розовое; оно такое же нежно-розовое и зернистое, как твидовый костюм, который был на Кризи, когда мы с ней ездили обедать за город. А еще дальше дно, все в скалистых выступах и расщелинах, такое неровное, что напоминает скорее римские развалины.

Когда глубина не очень большая, наши тени медленно проплывают под нами, словно тень самолета на полях, когда он подлетает к аэродрому. А еще дальше видны какие-то массивные мрачные растения, похожие на меховые манто. Моя Кризи поднимается ко мне из опоссумов. Она поднимается ко мне между пронзающими море люминесцентными голубыми лампами. Мы обнаруживаем там плоскую, довольно широкую скалу всего в каких-нибудь тридцати сантиметрах под нами, покрытую светло-зеленым мхом; потом, сразу за ней дно резко обрывается, и открывается пустота, пропасть, где ничего не видно, где синяя вода становится черной, отчего возникает ощущение, что мы взлетаем, как в тех снах, где мы, прыгнув с балкона, парим подобно птицам в воздухе. Что осталось от наших противоречий, препятствий, от ее жизни, от моей? Не существует больше ничего, кроме двух рыб, свободно плавающих в море, в воде, которая опьяняет их. Иногда мы оказываемся лицом к лицу с настоящими рыбинами. Они смотрят на нас, затем некоторые из них, внезапно вильнув всем телом, другие — неторопливо шевеля плавниками, удаляются. В какой-то момент, подняв голову, я вижу Кризи над собой, растянувшуюся, распластавшуюся на поверхности воды, как ночью на кровати. А через секунду она уже оказывается в нескольких метрах подо мной и скользит, лежа на боку, лицом ко мне. Я вижу ее взгляд, ее большие глаза за стеклом маски, из-за которой они кажутся еще больше и кажутся удаленными, как за иллюминатором. Я спускаюсь к ней, зависаю над ней, наши маски сталкиваются, ноги переплетаются, тела склеиваются друг с другом, ее руки лежат у меня на пояснице, мои — на ее бедрах, твердая грудь упирается в мою грудь, вода скользит между нами, как дополнительная ласка, как ласка кого-то третьего, а море вокруг поддерживает и охраняет нас и нашу подводную свадьбу, море — наша постель, море — наш дом, море становится нашей матерью, а мы — детьми этой матери, укрытыми в ее чреве.