Кризис

(Другое дело, что американцам свержение Альенде, разумеется, было исключительно выгодно: насчет «руки ЦРУ» в чилийском перевороте советская пропаганда не особо сгущала краски.)

Если бы у власти остался Альенде, не исключено, что жертв было бы еще больше, притом сегодня Чили очень напоминали бы Кубу.

Пиночет буквально вытащил уже сорвавшуюся в пике чилийскую экономику. Почему?

Судите сами: перонисты в Аргентине колебались между чикагской школой и марксизмом. В конце концов победила чикагская школа, и экономика Аргентины была «благополучно» разрушена под ее диктовку.

Альенде тоже ориентировался на полностью заемную, но альтернативную — марксистскую модель. И мгновенно привел экономку в такое состояние, что стада погнали в разоренную, нищающую Аргентину: даже в этой нестабильной соседской стране было лучше.

Зато самоуверенный Пиночет ни у кого советов не спрашивал, из капитализма в социализм не метался. И опирался не на временщиков-олигархов, а на ответственный национальный капитал.

Он денационализировал экономику. Начал привлекать иностранные инвестиции. Укрепил финансовую систему.

Но самая успешная и самая честная из реформ Пиночета — пенсионная. Не будем вдаваться в детали: суть в том, что пенсии государство платить не могло, Пиночет это трезво понимал, и решился не рубить собаке хвост по частям. По сути, он объявил страшную вещь — полный дефолт государства по пенсионным обязательствам, и начал с нуля новую, эффективную пенсионную систему. Реформа была предельно жесткой, даже жестокой, но наполненной не популистскими разглагольствованиями, а простым здравым смыслом, и потому — успешной.

В итоге народ пенсионной реформе Аугусто Пиночета поверил. Михаилу Зурабову учиться у него и учиться. Настоящим образом, заметим.

Сегодня в пенсионной системе Чили «крутятся» десятки миллиардов долларов. Чилийцы, вложившие свои пенсионные накопления в акции, владеют капиталом, в сумме составляющим половину ВВП страны.

В общем, чилийский народ поддержал жесткую руку «кровавого диктатора» и его последовательное, ответственное правительство.

Что характерно, даже пришедшие на смену ему демократы, сколько ни проклинали хунту в части цензуры, ограничения свобод и т. п., но никогда не отказывались от либеральных идей Пиночета в экономике.

Это еще один пример того, как сильная власть побеждает кризис, не боясь оказаться непопулярной.

Выбирать надо что-то одно. Либо — популизм и раздача заманчивых обещаний. Либо — конкретные жесткие шаги, пусть даже поначалу и не всегда популярные.

Сразу и хорошо никогда не бывает. Истинную оценку дает только время.

Повелители иглы

Причин для начала кризиса может быть сколько угодно: от дурости и слабости власти до банального неурожая. Если же разные напасти дополняют друг друга — пиши пропало.

Смутное время, охватившее Россию в начале XVII века, было именно таковым.

Первые четыре года столетия — с 1600 по 1603 — выдались сплошь неурожайными; само провидение будто посылало испытание за испытанием. Заморозки не прекращались даже в летние месяцы, а в сентябре вдруг выпадал снег.

Страну охватил страшный голод: за 2 года в одной только Москве погибло 127 тысяч человек.

Тщетно Борис Годунов пытался накормить народ. Даже открытые для голодающих царские амбары, бесплатная раздача хлеба и введение фиксированных цен не могли победить голод.

Годунов Борис Федорович (1552–1605) — русский царь с 1598 года.

Удачливый царедворец, он смог настолько возвыситься при таком сложном руководителе, как Иван Грозный, и так закрепиться при его сыне Федоре Иоанновиче, что был избран Земским собором на царство. Но, как говорится, «в трудное время взял я власть». Хотя Царь Борис удачно воевал с Швецией, приращивал Россию Сибирью, основывал новые города на Юге — Воронеж, Белгород… Но жизнь в стране становилась все хуже.

Ему вдруг как-то тотально перестало везти: то неурожай, то восстания, то голод. Он уже и житницы царские перед народом раскрывал, и деньги собственные ему раздавал, а страна его все больше не любила. Кончил царь Борис свои дни смутно и мрачно. Тут появился первый самозванец, а Россия окончательно рухнула в смуту

Хлеб все дорожал, а деньги дешевели.