Кризис доверия

Паша противостоял напору благодаря стойкому отвращению к требованию класть свою жизнь на алтарь борьбы. Воспитание и влияние Седых-старшего взрастило в нем чувство собственной исключительности и болезненное нежелание быть таким, как все. А ресурсов для поддержания имиджа крутого пацана не хватило ни материальных, ни внутренних. Паша был идеальным ведомым, в которого с детства вбивали идею о том, что если он не лидер, то чмо голимое (папаша точно в выражениях не стеснялся, вколачивая в отпрыска свои представления о мироустройстве и месте в нем представителя «высшей касты»). В таких обстоятельствах Паше только и осталось стать местным недофюрером, благо, для управления малолетним тупьем, идущим в нацисты, многого ума и опыта не требовалось. Однако, если даже его проняло…

— Потому что по городу ходят такие, как ты. Прочие же, якобы безвинные, расплатятся за безразличие! — словоизлияние не мешало думать, тем более, из него не вышло бы выжать ничего полезного.

«Бедные Ри-Архи, — посочувствовал Кир. — Скоро им неоднократно выслушивать этот поток сознания».

— Не лез бы ты в религию, — посоветовал Кир, — сгоришь.

— И ты угрожаешь мне адом!

— Чур меня. Просто для игры на этом поле у тебя ни мозгов, ни образования, ни личного опыта не хватит: нагородишь чуши, сам же в нее уверуешь и убьешься. Ты б пошел работать, а? Дурь сама выветрилась бы; перестань беситься с жиру, пока не поздно.

— Предлагаешь стать быдлом?! Ну нет! — Паша попытался взять высокую ноту, сорвался и теперь уже окончательно потерял голос, просипев: — Рядом с тобой — нелюдь и тварь! Его можно: убивать, грабить, унижать!

— Видишь ли, Паша, расчеловечивающий кого-либо, себя расчеловечивает прежде любого другого. Потому нацисты для меня людьми уже не являются.

— Та… по…сол ты… — просипел Паша и поковылял к подъезду.

— Дурак, — припечатал Кир.

— Зачем ты его отпускаешь? — Ки-И-ас оставил в покое мотоцикл, сел рядом на бордюр, обняв колени.

— Его жизни больше ничего не угрожает. Если кто наблюдал эту истерику, то точно растерял уверенность, будто именно Паша виновен в облаве, да и его дружки скоро прибегут обратно.

— Почему?

— А чего мы сможем им предъявить? Участие в несанкционированных митингах? Вот с заводилами я побеседовал бы. А еще лучше привлечь ваших Ри-Архов, это возможно?

Ки-И-ас задумался, затем медленно кивнул:

— Если признаются в связях со стайрами.

— Думаю, заводилы признаются непременно.

— Почему? Только не говори…

— Нет. Выбивать признания никто не станет, просто они фанатики, а значит, уверены в своей правоте. Более того, убеждены в безнаказанности и в правильности поступков. Уверен, скоро у Ри-Архов будет много работы.

Дверь подъезда ударила с грохотом, прокатившимся эхом по этажам и двору. Отозвались сигнализациями несколько машин; принялся захлебываться истошным визгливым лаем пудель на балконе.

— Я считаю, неправильным оставлять за спиной такую злобу. Ты ведь полицейский, Ки-И-рилл. Можно взять его за оскорбления…

— Ты быстро учишься плохому.

— Да? — Ки-И-ас приподнял бровь. — А ты зачем-то жалеешь того, кто не достоин жалости и полагает себя униженным. Уверен, будто хочешь его окончательного падения? Он непременно ударит в спину раньше или чуть позднее.

Кир пожал плечами.

— Я вижу это также отчетливо, как тебя! — воскликнул Ки-И-ас.

— Он трус, — перебил его Кир.

— Именно такие и бьют исподтишка!

— Пусть попробует, — сказал Кир и предложил: — Поехали в отдел?

— У тебя выходной, — напомнил фанг.

— У меня ненормированный рабочий день. А ты не учись у людей плохому! Еще скажи, что и у тебя выходной.

— У меня? — удивился Ки-И-ас. — Нет. Зачем мне выходной?

— Ну вот и я примерно того же мнения. Ходу!

* * *

— ЧиСД… — Кир кинул на столешницу с десяток фотографий. — Этих хотя бы не жалко.

Его недавних похитителей проткнул штырь: сразу двоих в районе солнечных сплетений. Кир желал им умереть сразу. Уж точно до того, как стрелок вскрыл первого, а со второго снял кожу. Фотограф снял трупы во многих ракурсах. Ясно, что для дела. Однако у Кира возникло ощущение тонкой извращенности. Подобной славились некоторые художники, признанные определенным кругом ценителей. Один такой приковал себя за половой орган к зданию мэрии, а до того писал картины примерно такого же содержания с людьми без кожи в главных ролях. Стрелок обладал похожими вкусами.

Насколько Кир знал, господин Мазкевич попал в дурку, где отсидел полгода, а после сбежал в Австралию к почитателю. Теперь, вероятно, один извращенец пишет картину за картиной, а второй восхищается: и мазней, и художником. Идеальная пара, если подумать. Только факт его отсутствия в России и исключал Мазкевича из числа подозреваемых. Впрочем, и так с подозреваемыми было негусто от слова «совсем».

— А ты жесток, — заметил Ард.