Кризис и Власть. Том I. Лестница в небо

Как видите, тот факт, что Италией с момента появления ее на картах как независимого государства и до середины 1880-х[548] правили не отдельные люди (будь то премьер-министр или даже король), а участники постоянно действующей группировки (получившей даже собственное имя — консортерия), не был тайной за семью печатями. Уникальность итальянской власти образца 1880-х заключалась в той скорости, с какой возникла и сама Италия (два десятилетия от феодальной раздробленности до крупного государства), и ее правящая группировка. Сформировавшись в 1840-х годах как коалиция аристократов и чиновников разных государств, эта группировка вынужденно была организована как олигархия. Быстрый рост владений группировки (от одной Сардинии до целой Италии, от дешевого государства в виде королевского двора до дорогостоящей конституционной монархии, распределявшей миллиардные бюджеты) делал бессмысленной внутреннюю борьбу за ресурсы, их нужно было совместно захватывать снаружи. В результате сформировавшаяся власть не была скрыта ни древностью традиций (как в случае английской монархии), ни плохо раскрашенной маской государства[549] (слишком уж явно парламент плясал под дудку консортерии). Ее коллективная («классовая») сущность и узкоэлитарный характер были очевидны любому заинтересованному наблюдателю. Так стоит ли удивляться, что такие наблюдатели появились?

Читатель. Кстати, а почему вы считаете первооткрывателем правящего класса Моску и Парето? Разве Маркс с Энгельсом, да вот еще и Бакунин не писали о том же самом гораздо раньше?

Теоретик. В том-то и дело, что не о том же самом. Марксистская традиция рассматривает Власть с экономической точки зрения: у кого контроль над средствами производства, у того и власть. В представлении Маркса и Бакунина в Италии правила буржуазия — правила в том смысле, что принимаемые на государственном уровне решения отвечали ее классовым интересам[550]. Но если вас интересует сама Власть (кто в нее входит, какими средствами обеспечивает подчинение и так далее), а не ее экономическая политика, то ответ «правит буржуазия» оказывается совершенно недостаточным. Разве были «буржуями» король Сардинии Виктор-Эммануил, граф Кавур, барон Рикасоли, землевладелец Ланца, журналист Мингетти, маркиз ди Рудини[551]? Этих людей объединило в «консортерию» совсем не владение крупными капиталами, а личное знакомство и непосредственное участие в управлении государством. Их многолетняя деятельность по преобразованию Италии основывалась на цели, имевшей мало общего с погоней за прибылью:

«Италия должна быть создана и будет создана. Мы постараемся преодолеть препятствия по-хорошему; если же это не удастся, преодолеем их с помощью крайних средств…» — писал Кавур в 1860 году [Кин, 1978, с. 25].

Практик. Тут просто имеет место различие подходов. Поскольку главный ресурс любой властной группировки — деньги, а получить их в большом количестве в капиталистическом обществе можно только в капиталистической же экономике, то элита, безусловно, состоит из капиталистов. Но, как говаривал капитан Врунгель, «каждая селедка рыба, но не каждая рыба селедка», а потому — вовсе не каждый капиталист входит в элиту. Более того, в нее могут войти люди, которые по происхождению капиталистами не являются. Кстати, как и при феодализме: если феодал женился на крестьянке, то она входила в его сословие, а не наоборот. Мы изучаем Власть, поэтому нас интересуют элиты. Если ваша цель — пролетарская революция, читайте Ленина и Маркса, но не забывайте, что они сами не на пустом месте появились, их поддерживали мощные силы элиты.

Теоретик. Различие между многочисленным классом буржуазии и узким кругом правящего класса, на продолжении 30 лет определявшим судьбу страны, сделалось в Италии второй половины XIX века настолько очевидным, что наиболее выдающиеся мыслители наконец-то сумели его обнаружить. Первым из них стал сицилиец Гаэтано Моска, родившийся 1 апреля 1858 года в Палермо, в обеспеченной семье выходцев из Пьемонта.