Кризис либерализма

Создается впечатление, что христианство умирает как субстанциальная истина, но оно выживает как мораль. Наихудшая рана, которую нанесло себе само христианство, состоит в морализации понятия греха. Следствием этого является то, что религиозные устремления находят свое выражение в предхристианских и постхристианских формах религиозности, минуя само христианство.

Если человек по природе своей непорочен, то кончается все христианство, сказано у Гегеля в его "Философии религии". Тогда и в самом деле невозможно понять, от чего должно принести спасение христианство, если уже в самом человеке нет того, что нуждалось бы в спасении. Если так, то к христианству можно обращаться лишь на предмет его полезности, в какой мере оно могло бы послужить освобождению от того, от чего человеку хотелось бы освободиться в зависимости от его текущих потребностей. Дискуссия по поводу методов глубинной психологии, применяемых теологом Ойгеном Древерманном, особенно выразительный пример того, до какой степени дошла деисторизация христианства, в том числе и в сознании верующих.

Так что "постмарксизм" не представляется подходящим понятием для описания духовной ситуации и господствующего сознания, причем не только в Германии. Почему в Германии нет постмарксизма? Потому что в современном обществе уже нет духовных и исторических условий, которые были в свое время предпосылками марксизма. Во времена изложения марксизма были оттеснены или вообще вытеснены другие философские традиции. Постмарксизм в Германии не будет возможен до тех пор, пока не будет осмыслено взаимоотношение между философией Гегеля и Маркса, которое когда-то положило начало марксизму как всемирно-историческому движению, и пока либерально-консервативный Гегель не будет реабилитирован по отношению к социалистическому Марксу. На прояснение этого вопроса и направлены следующие размышления.

Плюрализация общества, признание прав человека, построение правового государства, признание политической оппозиции, укрепление элементов рыночной экономики - таковы требования всех общественных сил в Восточной Европе. С теорией Карла Маркса эти требования имеют очень мало или вообще ничего общего. Реформаторы обращаются скорее к буржуазной традиции, прежде всего к философии Гегеля, в противостоянии с которым Маркс разрабатывал свою теорию. Эта форма революционной перестройки социализма, его превращения в либеральную систему должна побудить нас к новому обсуждению соотношения между философией Маркса и Гегеля.

В противоположность Гегелю Маркс считал, что, выходя за рамки Французской революции, необходима, кроме того, и другая, более далеко идущая революция, а именно - социалистическая, чтобы достичь свободы, равенства и братства. Заметим, что оба они, и Гегель и Маркс, приветствовали Французскую революцию, оба расценивали ее как значительный прогресс в осознании и осуществлении свободы. Едины они были, однако, и в том мнении, что эта революция еще не дала окончательного решения проблемы осуществления свободы. Маркс и Гегель были убеждены, что состояние общества, возникшее после революции, в конечном счете окажется непрочным. То, что Маркс называл реальным противоречием между буржуазным обществом и легитимирующей его идеей, Гегель определял как апорию, затруднительное положение, в котором история не может далее оставаться и из которого она, однако, не может найти выхода ввиду ограниченности ее буржуазного самосознания.

Не будем предаваться чувству самодовольства по поводу того, что Гегель вышел победителем из великой всемирно-исторической схватки с Марксом. Но как бы ни оценивалось то значение, которое марксистское мышление имело для реального социализма, крушение реального социализма имеет в той степени отношение к Марксу, что этого марксистского социализма без Маркса вообще не было бы. Тогда необходимо поставить вопрос: благодаря каким духовным импульсам Марксу удалось выполнить его всемирно-историческую роль и приобрести то гигантское значение, которое он, несомненно, имел в ХХ веке?

Тот, кто ставит такой вопрос и хочет понять Маркса, разумеется, не может пройти мимо Гегеля. Марксизм во всех его проявлениях в ХХ веке внес вклад в сохранение актуальности гегелевского мышления и оживление интереса к нему. Карл Маркс еще в середине XIX столетия с сожалением установил, что с Гегелем будут обращаться как с "дохлой собакой". Маркс полагал, что такого обращения этот "великий, грандиозный старик" все же не заслужил. Уже из-за одной только этой фразы нам стоит вспомнить о Гегеле.

Нет сомнения в том, что ХХ век с его значительными философскими тенденциями и движениями вообще немыслим без учета того, что во всех формах марксизма нашел воплощение также и Гегель. Вероятно, Гегель так и остался бы темой более или менее академического значения, или иначе говоря "дохлой собакой", если бы мы не привыкли называть Маркса учеником, последователем Гегеля. В марксизме всегда сохранялось такое представление, будто подлинные мысли Гегеля нашли свое завершение и воплощение только в произведениях Маркса.