Кризис психоанализа

Наиболее креативным и радикальным достижением фрейдовского учения было создание «науки иррационального», т. е. теории бессознательного. Как отмечал сам Фрейд, это было продолжением работы Коперника и Дарвина (я бы добавил еще и Маркса): они разрушили иллюзию человека касательно места нашей планеты в космосе и его собственного места в природе и в обществе. Фрейд штурмовал последнюю крепость, остававшуюся непобежденной, – человеческое сознание как окончательную данность психического опыта. Он показал, что бо́льшая часть того, что мы осознаем, нереальна, а бо́льшую часть того, что реально, мы не осознаем. Это был открытый вызов философскому идеализму и традиционной психологии, дальнейшее проникновение в познание того, что на самом деле реально. (Другой решительный шаг в этом направлении был сделан теоретической физикой, пошатнувшей еще одну истину – касавшуюся природы материи.)

Фрейд не просто констатировал существование бессознательных процессов в общем (это до него делали и другие), но эмпирически показал, как они функционируют, продемонстрировав их действие на конкретных наблюдаемых феноменах: невротических симптомах, сновидениях, мелких событиях повседневной жизни.

Теория бессознательного – один из наиболее решительных шагов в нашем знании о человеке и в нашей способности отличать внешнее от реального в человеческом поведении. Как следствие, это открыло новое измерение честности[3] и тем самым создало новую основу для критического мышления. До Фрейда считалось достаточным знать о сознательных намерениях человека, чтобы судить об его искренности. После Фрейда этого уже стало недостаточно; на самом деле этого было очень мало. Позади сознания таилась скрытая реальность, бессознательное, являющаяся ключом к истинным намерениям человека. Благодаря анализу (или психоаналитическому подходу к оценке поведения человека) привычная буржуазная (или любая другая) респектабельность с ее лицемерием и бесчестностью оказалась в принципе поколебленной до основания. Человеку стало недостаточно оправдывать свои действия благими намерениями[4]. Эти благие намерения, пусть и субъективно совершенно искренние, следовало подвергнуть более пристальному рассмотрению; каждому человеку нужно было задать вопрос: «Что за этим кроется?» или, точнее, «Кто ты на самом деле?» Фрейд сделал возможным рассмотрение вопроса «Кто ты и кто я?» в духе нового реализма.

Теоретической системе Фрейда, впрочем, свойственна глубокая дихотомия[5]. Фрейд, открывший путь к пониманию «ложного сознания» и самообмана человека, был радикальным мыслителем (хотя и не революционером), который в определенной мере вышел за границы своего общества. В некоторой степени он общество критиковал, особенно в «Будущем одной иллюзии». Однако он также был глубоко укоренен в предрассудках и философии своего исторического периода и своего класса. Фрейдовское бессознательное было главным образом обителью подавленной сексуальности; «честность» относилась по преимуществу к превратностям либидо в детстве, и критика Фрейдом общества ограничивалась критикой присущего ему подавления сексуальности. В своих великих открытиях Фрейд был бесстрашным и радикальным мыслителем, однако в их приложении ему препятствовала неколебимая вера в то, что современное ему общество, хоть и ни в коей мере не удовлетворительное, есть конечная фаза человеческого прогресса и не могло бы быть улучшено в каких-то существенных чертах.

В связи с этим внутренним противоречием в личности Фрейда и в его теории вставал вопрос: какой из двух аспектов следовало бы развивать его последователям? Должны ли они были идти следом за тем Фрейдом, который продолжал дело Коперника, Дарвина и Маркса, или им следовало удовлетвориться теми мыслями и чувствами Фрейда, которые были ограничены категориями буржуазной идеологии и опыта? Нужно ли им было развивать специальную фрейдовскую теорию бессознательного, связанную с сексуальностью, в общую теорию, которая имела бы своим объектом полный спектр подавленных психических проявлений? Должны ли были они развить фрейдовское сексуальное освобождение в общее освобождение, расширяющее сознание? Если сформулировать это иначе, в более общей форме, могли ли они развить наиболее действенные и революционные идеи Фрейда или должны были держаться за те теории, которые легче всего были бы приняты обществом потребления?

За Фрейдом можно было идти в обоих направлениях, однако его последователи-ортодоксы двинулись за реформатором, а не за радикалом. Им не удалось развить теорию, освободив ее основные находки от связанной с эпохой ограниченности и придав им более широкое и радикальное звучание. Они все еще извлекали пользу из той ауры радикализма, которую имел психоанализ перед Первой мировой войной, когда разоблачение сексуального ханжества выглядело смелым и революционным.