Кризис совести. Борьба между преданностью Богу и своей религии

Когда Питер узнал о нашем плане взять отпуск, он пригласил нас на некоторое время к себе и приготовил для нас передвижной домик, принадлежавший его сыну. Он предложил мне кое — какую работу у него во дворе, чтобы частично оплатить наши расходы и в то же время дать мне возможность заняться физическим трудом, рекомендованным врачами после недавнего обследования.

Отец Питера стал Свидетелем Иеговы, когда он сам был еще ребенком; с четырех лет родители брали его с собой на собрания. В молодости он стал «пионером» и даже после того, как женился, как родился его первый ребенок, он пытался продолжать эту полновременную деятельность и зарабатывал на жизнь, работая уборщиком[197]. Общество посылало его в «трудные» области в Иллинойсе и Айове, чтобы помочь там справиться с тяжелыми обстоятельствами и укрепить некоторые собрания. В 1976 году он был в составе группы старейшин, приглашенных в Бруклин для того, чтобы обсудить положение дел с Руководящим советом, а через несколько лет его попросили стать инструктором семинара для старейшин в Алабаме.

Однако приблизительно через год после этого семинара он решил отказаться от положения старейшины собрания. Незадолго до этого он передал брату управление своей компанией и освободившееся время использовал для более глубокого изучения Библии. Его тревожили некоторые учения организации, и он хотел еще раз убедиться в правильности этих учений, укрепить свое доверие к религии всей своей жизни (тогда ему было чуть больше 50 лет).

В результате произошло нечто совершенно противоположное. Чем больше он изучал Писание, тем больше убеждался, что в теологических положениях организации были серьезные ошибки. Он принял определенное решение. Как он сам сказал мне об этом: «Я просто не могу заставить себя стоять перед людьми и проводить занятия по вопросам, для которых я не вижу библейского основания. Я бы чувствовал себя лицемером, если бы так поступал, и совесть не позволяет мне этого делать». Хотя, впервые услышав о его решении, я советовал ему передумать, я не мог отрицать правомерности его сомнений и не мог не уважать его убеждения и ненависть к лицемерию. Он пришел к своему выбору раньше, чем я.

Это был человек, которого организация впоследствии называла «нечестивым», таким, с кем нельзя было даже есть вместе. Как раз то, что в 1981 году я пообедал с ним в ресторане, и привело меня к суду и исключению из организации.

В апреле 1980 года, когда мы находились в отпуске в Гадсдене, я впервые услышал о неких странных происшествиях в Бруклине. Начиналась ожидавшаяся буря.

Инквизиция

«Когда Он говорил им это, книжники и фарисеи начали сильно приступать к Нему, вынуждая у Него ответы на многое, подъискиваясь под Него и стараясь уловить что — нибудь из уст Его, чтобы обвинить Его»

(Луки 11:53, 54).

Инквизиция (в одном из своих значений) — расследование личных убеждении и верований человека.

В историческом плане ее целью была не помощь человеку и не предоставление ему основания для рассуждений, а обвинение в преступлении, осуждение как еретика.

Часто для того, чтобы начать расследование, вовсе необязательно, чтобы человек подрывал основы, злобствовал или просто открыто высказывал свои взгляды: достаточно только подозрения. В конце концов, оказывается, подозреваемый не имел никаких прав: инквизиторы могли «копаться» даже в его частных разговорах с близкими друзьями.

Но свое отвратительное имя в истории испанская инквизиция заслужила не только ужасающими наказаниями. Этому способствовали также авторитарный подход и надменные методы расследования с единственной целью, которую так часто ревностно преследовал религиозный суд — обвинить в преступлении. Сегодня средневековые пытки и жестокие наказания запрещены законом. Но авторитарный подход и надменные методы расследования все еще могут практиковаться, оставаясь, по всей видимости, безнаказанными.

Я вспоминаю статью из журнала «Пробудитесь!» за 22 января 1981 года под названием «В поиске законных корней». В ней подчеркивались прецеденты из закона Моисея; кроме всего прочего там говорилось:

Поскольку местный суд располагался у городских ворот, не было даже вопроса о том, быть или нет суду публичным (Втор. 16:18–20). Без сомнения, присутствие на суде публики побуждало судей к более справедливому и тщательному расследованию — тому, чего часто не происходит при тайных, закрытых слушаниях дела.

В публикациях Общество превозносило этот принцип, но в реальной практике он полностью отвергался. Как сказал Иисус, «они говорят, и не делают»[198]. Свидетельства показывают, что предпочитались как раз «тайные, закрытые слушания». На такие процедуры подталкивает только одно: страх перед силой истины. Такие методы служат интересам не справедливости или милости, но тех, кто стремится добиться обвинения.