Читаем Кризис современного мира полностью

Возможно, Россия в перспективе восстановления традиции имеет и еще одно преимущество перед Западом: индивидуализм, который выделяется Геноном как одна из самых основных причин кризиса современного мира, в России был далеко не так распространен, как в Европе или в Америке. Он настолько чужд русскому сознанию, что при критическом выборе в начале 2О-го столетия, после того, как единственно легальная монархическая власть была опрокинута, русский народ предпочел страшный и псевдо-религиозный коммунистический коллективизм европейским «капиталистическим» и индивидуалистическим формам. Поэтому определенные стороны критики Геноном индивидуализма будут гораздо ближе и понятнее именно русским, так как они соответствуют их собственной национальной ментальности. Но здесь мы сталкиваемся с обратной опасностью: если на Западе корень анти-традиционной деятельности действительно заключался в индивидуализме, профанизме и гуманизме, то в России отсутствие этого фактора восполнял другой, быть может, не столь универсальный и эффективный, как первый, но все же чисто негативный и приведший к довольно схожим результатам в деле уничтожения традиции. Мы имеем в виду «коллективизм», причем не тот, о котором говорил Генон как о простой совокупности отдельно взятых индивидуумов, а особый «архаический», "общинный" коллективизм, в котором часто отдельные индивидуумы вообще трудно различались в общей совокупности «мира». Подобный коллективизм действительно является эффективной защитой против индивидуализма, и благодаря этому коллективизму и сохранился феномен того, что мы назвали "простонародной верой". Однако он порочен тем, что при отсутствии квалифицированных пастырей, то есть действительной интеллектуальной и сверхиндивидуальной элиты, он легко может привести к хаосу, разложению и "тоталитаризму снизу", что в полной мере реализовалось в коммунистической революции. И так как в последние столетия вместо действительной аристократии духа и нормальной полноценной элиты пастырскую функцию выполняли «интеллигенты», то есть, в конечном счете, индивидуалисты западного типа, — типичные классические профаны, оторванные от традиции и проникнутые анти-традиционными идеями «демократии», "гуманизма", «эволюции», "атеизма" и т. д., или, по меньшей мере, если речь идет о "консервативной интеллегенции", сильно затронутые "протестантстко-масонскими", «моралистическими», "эстетическими" и «психологическими» веяниями, — то связь между общинным консерватизмом и истинными представителями духовной элиты, которые должны в нормальном случае обеспечивать контакт нижних структур религии и общества с метафизическими принципами, окончательно прервалась. В такой ситуации и русское государство и русская Церковь, всегда составлявшие единое целое, окончательно стали жертвой безысходного дуализма: с одной стороны, анти-индивидуалистический и инерциально традиционный народ, не могущий ясно сформулировать принципы традиции уже потому, что его традиционность является инерциальной и несознательной, а с другой стороны, индивидуалистическая, профаническая и секуляризированная интеллигенция, которая либо не желала, либо просто не могла сформулировать традиционные принципы, даже когда пыталась это сделать, из-за отсутствия контакта с живой традицией, оборванного за счет протестантско-масонских влияний, захвативших почти поголовно все дворянство уже начиная с 18-го века. И этот дуализм ощущается в полной мере и на современном этапе, где инерциальный, слепой коллективистский консерватизм противостоит индивидуалистическому профанизму, в очередной раз создавая благоприятную ситуацию для реализации самых анти-традиционных планов теми скрытыми силами, которые прекрасно сознают свои настоящие цели и легко умеют пользоваться недалекостью масс и беспринципным «арривизмом» интеллигентов. Поэтому в русском контексте критика индивидуализма с традиционалистских позиций должна сопровождаться критикой инерциальной общинности, которая, будучи предоставлена самой себе, остается слепой силой, легко подверженной манипуляциям агентов контр-инициации. Итак, вопрос об истинно интеллектуальной элите приобретает особую значимость уже благодаря самому факту его постановки, так как одно только утверждение этой третьей возможности по ту сторону и "народной веры" и "интеллигентского сомнения", — возможности создания истинно традиционной, совершенно сознательной и сверх-индивидуальной элиты, в противоположность недо-индивидуальному уровню "общины", — уже даст новые перспективы и откроет новые горизонты для успешной и эффективной традиционной реставрации.

Перейти на страницу:

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология / История
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Единство и одиночество: Курс политической философии Нового времени
Единство и одиночество: Курс политической философии Нового времени

Новая книга политического философа Артемия Магуна, доцента Факультета Свободных Искусств и Наук СПБГУ, доцента Европейского университета в С. — Петербурге, — одновременно учебник по политической философии Нового времени и трактат о сущности политического. В книге рассказывается о наиболее влиятельных системах политической мысли; фактически читатель вводится в богатейшую традицию дискуссий об объединении и разъединении людей, которая до сих пор, в силу понятных причин, остается мало освоенной в российской культуре и политике. Философское введение к книге посвящено диалектике положительного и отрицательного единства — единства и одиночества — и продолжает идеи, высказанные автором в книге "Отрицательная революция". Цель всей книги — приблизить политическое к повседневному и экзистенциальному опыту каждого, указав на интимный характер этой сферы, кажущейся некоторым чисто внешней и технической.

Артемий Владимирович Магун

Философия / Образование и наука