Кризис современной цивилизации (СИ)

Социальной средой существования новой интернациональной олигархии стала корпоративная "демократия". Как иронично отмечает М. Кантор: "Возник поистине водевильный курьез: гражданин может почувствовать себя таковым (то есть имеющим право на свое мнение, свободу выбора, совести и прочее) только при условии функционирования такой общественной модели, где его мнение не значит решительно ничего. Он не вправе знать (и не знает), куда главы корпораций кладут его деньги; он не может знать (и не знает), какой будет его завтрашний день; он не в состоянии узнать (и ему никто никогда не расскажет), каковы перспективы у страны (ресурсов, земель, недр, сокровищ), где он объявлен равным прочим гражданам" [57, с. 120]. Как сказал бы Э. Фромм, модель рыночной (т. е. предельно отчужденной) личности победила повсеместно. Вместо морали общего блага возникла корпоративная мораль: "Армия, наука, искусство оправдывают свое существование не служением обществу, но тем, насколько данная корпорация успешна" [57, с. 125].

А тем временем готовится бунт сытых: "Бунт сытых - это война. Война - и те явления, что сопровождают и подготавливают смертоубийство. Уровень инфляции, демографические проблемы, миграции населения, переделы границ, межбанковский процент, ставки по кредитам - слова эти звучат профессионально сухо, кажется, прямой опасности в них нет, на деле они так же смертельны, как термины "карательный отряд" и "зачистка местности". Это все - бунт сытых, так сытые мстят миру за свое беспокойство" [57, с. 130]. Сам М. Кантор ищет выход в сфере сознания: перестать жить "по понятиям" корпораций, создать новый самостоятельный социальный язык и новую эстетику, признать приоритет принципа братства над принципом соревнования [57, с. 136]. Но, на наш взгляд, все это возможно только при изменении способа производства. И здесь требуется в первую очередь, о чем позднее напишет и сам М. Кантор, отказаться от сумбурной идеологии, утверждающей, что существует только одна цивилизация - рыночно-демократическая, пересмотреть итоги приватизации, перестать быть управляемым стадом [57, с. 308-310]. В рыночном обществе и эстетика рыночная.

По мнению М. Кантора, воплощением рыночной эстетики мещанства в ХХ в. стал сначала стиль модерн, а затем постмодернизм и авангард. Бунт постмодерна и авангарда тоже был бунтом сытых: "Собственно, постмодернизм (в том числе и российский постмодернизм: Кабаков, Пригов, Рубинштейн и т. п.) был защитной реакцией культуры на экзистенциализм. Определенность надоела, прискучил пионерский героизм, надоело равенство в беде - захотелось веселого ни к чему не привязанного дискурса, свободы! Захотелось личной независимости, и прежде всего - от тусклой народной судьбы. "В будущее возьмут не всех", - гласила программная фраза концептуалиста Кабакова. А вот Толстой учил, что брать надо всех. И Маяковский про это же говорил. И Высоцкий про это пел" [57, с. 215-216]. В этом отказе от общей с народом судьбы четко просматривается самодовольная рожа мещанина эпохи модерна: "Мещанин полагал, что все то, что беспокоит его - суть варварство; грядущие гунны нависли тучами над миром, но туча непременно рассосется - варвары не могут победить культуру. Чтобы противостоять нашествию дикарства, строили особняки с лебедями" [57, с. 315]. Аутизм - родовая черта мещанина-интеллигента: "Читаешь строки поэтов, написанные в 13-м году про графа Калиостро, про "недомалеванные" вуали, разглядываешь бесконечные букеты сирени - и диву даешься: разве художники не понимали, что произойдет завтра? А потом спрашиваешь себя: а разве сегодня мы понимаем?" [57, с. 317]. По мнению М. Кантора, интеллектуальный релятивизм модерна и постмодерна - это защита от революции (хотя, на наш взгляд, есть и исключения, например, тот же З. Бауман), это растянувшаяся на столетие с лишним агония городского мещанина [57, с. 320]. Сам же М. Кантор считает, что Дух Божий нисходит на картину, если картина сострадает униженным и оскорбленным [57, с. 322].