Кризис сознания: сборник работ по «философии кризиса»

Эти слова-объекты, лишенные всяких связей, но наделенные неистовой взрывчатой силой. Эти поэтические слова не признают человека: каша современность не знает понятия поэтического гуманизма: эта вздыбившаяся речь способна наводить только ужас, ибо ее цель не в том, чтобы связать человека с другими людьми, а в том, чтобы явить ему самые обесчеловеченные образы природы — в виде небес, ада, святости, детства, безумия, наготы материального мира и т. п. Традиционные средства искусства (образы, гармонии, цвета) вновь появляются только как останки прежнего значения в контексте отказа.

Таким образом, сюрреалистические картины являются воплощением того, что функционализм прикрывает посредством табу, ибо оно напоминает ему о его овеществляющей сущности и о том, что его рациональность неисправимо иррациональна. Сюрреализм собирает то, в чем функционализм отказывает человеку; искажения здесь суть свидетельства того, во что табу превратило предмет желания. С их помощью сюрреализм спасает отжившее, альбом идиосинкразии[43], в которых требование счастья дышит тем, что отнято у человека в его собственном технифицированном мире.

Но усилия вновь обрести Великий Отказ в языке литературы обречены на то, чтобы быть поглощенными тем, что они пытаются опровергнуть. В качестве современных классиков авангардисты выполняют развлекательную функцию, так что спокойная совесть людей доброй воли может чувствовать себя в безопасности.

* * *

Преодоление и унификация противоположностей, которые находят свой идеологический триумф в трансформации высокой культуры в поп-культуру, осуществляются на материальной основе увеличивающегося удовлетворения. Именно эта основа открывает возможность стремительной десублимации.

Художественное отчуждение является сублимацией. Оно создает образы условий, непримиримых с утвердившимся Принципом Реальности, к которым, однако, именно как к культурным образам общество относится толерантно и даже находит им применение, тем самым их обесценивая. Вносимые в атмосферу кухни, офиса, магазина, используемые в коммерческих и развлекательных целях, они как бы претерпевают де-сублимацию, т. е. замещение опосредованного удовлетворения непосредственным.

Однако эта десублимация осуществляется с позиции силы со стороны общества, которое теперь способно предоставить больше, чем прежде, потому что его интересы теперь стали внутренними побуждениями его граждан и потому что предоставляемые им удовольствия способствуют социальной сплоченности и довольству.

Принцип Удовольствия поглощает Принцип Реальности: происходит высвобождение (или скорее частичное освобождение от ограничений) сексуальности в социально конструктивных формах. Это понятие предполагает существование репрессивных форм десублимации, в сравнении с которыми сублимированные побуждения и цели содержат больше свободы и более решительный отказ скрывать социальные табу.

Кажется, что репрессивная десублимация происходит прежде всего в сексуальной сфере, и в случае с десублимацией высокой культуры она является побочным продуктом форм социального контроля технологической реальности, расширяющей свободу и одновременно усиливающей господство.

Эту связь между десублимацией и технологическим обществом, вероятно, лучше всего может осветить обсуждение изменений в социальном использовании энергии инстинктов. В этом обществе не всякое время, потраченное на обслуживание механизмов, можно назвать рабочим временем (т. е. лишенным удовольствия, но необходимым трудом), как и не всякую энергию, сэкономленную машиной, можно считать энергией труда. Механизация также экономит либидо, энергию Инстинктов Жизни, т. е. преграждает ей путь к реализации в других формах,

Именно это зерно истины заключает в себе романтическое противопоставление современного туриста и бродячего поэта или художника, сборочной линии и ремесла, фабричной буханки и домашнего каравая, парусника и моторной лодки и т. п. Да, в этом мире жили нужда, тяжелый труд и грязь, служившие фоном всевозможных утех и наслаждений. Но в этом мире существовал также «пейзаж», среда либидозного опыта, которого нет в нашем мире.

С его исчезновением (послужившим исторической предпосылкой прогресса) целое измерение человеческой активности и пассивности претерпело деэротизацию. Окружающая среда, которая доставляла индивиду удовольствие — с которой он мог обращаться почти как с продолжением собственного тела, подверглась жесткому сокращению, а, следовательно, сокращение претерпел и целый либидозно наполняемый универсум. Следствием этого стали локализация и сужение либидо, а также низведение эротического опыта и удовлетворения до сексуального.