Кризис власти

В основных вопросах, внутренних и внешних, Керенский сообразовал свое поведение с линией Совета. Милюков в своей «Истории» называет его даже циммервальдистом. На самом деле, характерной чертой Керенского был экзальтированный национализм. Идеология великодержавия и экспансии России была для него более привлекательна, чем, например, для кн. Львова или Некрасова. Но Керенский считался с влиянием Совета и с настроением масс и поэтому поддерживал советские требования о пересмотре целей войны, борясь внутри правительства против Милюкова, с которым к тому же личные отношения у него были довольно плохие. При этом его очень оскорбляло то, что Совет не удовлетворялся его оппозиционной деятельностью, а сам, через контактную комиссию, влиял на правительство.

Раз, вскоре после моего приезда в Петроград, Н. Д. Соколов по просьбе Керенского пригласил меня к себе для встречи с ним. У Соколова я застал Керенского с Брамсоном и еще с кем-то из его друзей. Керенский в свойственном ему взволнованном тоне говорил о том, что в Исполнительном Комитете Стеклов и многие левые систематически стараются его дискредитировать, мешать его работе, направленной к сближению правительства с советской демократией; что контактная комиссия игнорирует его, Керенского, при переговорах с правительством; что формы давления Совета на правительство унизительны и т. д. Когда я ему сказал, что для упорядочения его отношений с Исполнительным Комитетом и для устранения всех возможных недоразумений он должен сам наладить постоянную связь с руководящим органом Совета, осведомлять его о своих действиях и поддерживать с ним регулярное общение, Керенский еще более заволновался и стал уверять, что он лишен возможности делать это ввиду его загруженности работой в правительстве, приемами и публичными выступлениями. Я возразил, что и для него, и для общего дела согласованная работа с Исполнительным Комитетом важнее всяких приемов. Тогда он внезапно предложил сейчас же отправиться в Исполнительный Комитет, чтобы объясниться с ним и наладить постоянный контакт. Мы поехали в Таврический дворец, и здесь, на заседании Исполнительного Комитета, Керенский опять жаловался на непонимание, которое он встречает со стороны членов Исполнительного Комитета, на затруднения, которые создаются для правительства в результате слишком сильного давления Совета; но в ответ на вопросы, которые ему были поставлены присутствующими, он уклонился от указания, что же именно он считал нужным изменить. Он долго говорил о своем желании поддерживать связь с Исполнительным Комитетом, о своей загруженности работой и ушел, никого не удовлетворив и не условившись о каких-либо способах регулярного контакта.

Те немногие члены Исполнительного Комитета, которые были близки с Керенским, как Филипповский и Брамсон, объясняли его неумение наладить связь с Исполнительным Комитетом тем, что он вообще не привык к организационным связям. Но у меня получилось впечатление, что поведение Керенского объяснялось главным образом другим: номинальную связь с Советом он, несомненно, ценил; она была ему необходима ввиду огромного авторитета Совета в солдатских и рабочих массах. Но он сознательно избегал связывать себя с Исполнительным Комитетом слишком тесно, считая, что, оставаясь на грани между советской и буржуазной демократией, он тем самым явится в глазах страны выразителем общенационального характера революции.

В апрельские дни, когда оказалось, что и Керенский со всеми другими членами правительства дал согласие на ноту Милюкова, вызвавшую на улицах Петрограда первые вспышки гражданской войны, популярность Керенского сильно пошатнулась. Большевики и некоторые другие члены левого крыла Исполнительного Комитета предлагали лишить Керенского звания товарища председателя Совета. Ho большинство Исполнительного Комитета продолжало считать, что Керенский при всех его слабостях и недостатках играл и мог еще играть положительную для демократии роль. А потому мы ограждали его от нападок слева.

В этой связи мне запомнился один характерный инцидент, в котором мне пришлось принять участие.