Кризис власти

«Растерявшийся санкюлот (так Суханов называет рабочего, говорившего от имени путиловцев), не зная, что ему делать дальше, взял воззвание и затем без большого труда был оттеснен с трибуны. Скоро „убедили“ оставить залу и его товарищей. Порядок был восстановлен, инцидент ликвидирован… Но до сих пор стоит у меня в глазах этот санкюлот на трибуне „белого зала“, в самозабвении потрясающий винтовкой, в муках пытающийся выразить волю, тоску и гнев подлинных пролетарских низов, чующих предательство, но бессильных бороться с ним. Это была одна из самых красивых сцен революции. А комбинация с жестом Чхеидзе одна из самых драматических» (Суханов Н. Записки о революции. Кн. 4.).

Еще больший конфуз произошел с делегацией 1-го пулеметного полка. От имени этой делегации слово попросил одетый в солдатскую форму человек, назвавший себя представителем пулеметного полка и требовавший в резких и бессвязных фразах ареста десяти министров-капиталистов и провозглашения Советской власти. «То, что сегодня происходит, – сказал этот делегат, – совершается во имя революции, во имя всего революционного Интернационала». Развязный тон этого оратора, угрожавшего пустить в ход пулеметы в случае неисполнения предъявленных им требований, вызвал в собрании общее негодование. Один из самых левонастроенных членов советского большинства, с.-р. Саакьян, который на другой день после провала июньского заговора большевиков выступал в пользу политики «умиротворения» заговорщиков, взял теперь слово, чтобы самым резким образом протестовать против попыток навязать силой власть высшему советскому органу с помощью «штыков и пулеметов, принадлежащих народу, а не отдельным воинским частям». Среди остальных членов делегации пулеметчиков выступление их «представителя» вызвало крайнее смущение. Они заявили, что этот оратор никому из них не известен и они не знают, кто уполномочил его говорить от имени пулеметного полка. А когда «представителя» пулеметчиков спросили, кто его уполномочил выступать и есть ли у него документ, удостоверяющий его принадлежность к пулеметному полку, он ответил, что полномочие он получил от члена Военной организации прапорщика Семашко, являющегося председателем большевистского коллектива 1-го пулеметного полка, и что документы свои он передал тому же Семашко. Сейчас же после этих объяснений Чернов взял слово, чтобы публично отметить этот инцидент.

«Предлагаю, – сказал Чернов, – у всех выступающих от имени воинских частей требовать удостоверение об их полномочиях. Выступавшего представителя 1-го пулеметного полка присутствующие пулеметчики не знают. Он заявил, что отдал документ прапорщику Семашко. А Семашко, вы все знаете, – это известный дезертир» (Хроника событий. Т. III. С. 137).

То обстоятельство, что партийное издательство (Истпарт) воспроизвело в своей «Хронике» без всяких изменений приведенное заявление Чернова, объясняется, вероятно, тем, что в момент выхода в свет указанного III тома «Хроники» (1923) Семашко уже был объявлен большевиками «предателем», так как в 1922 г., добившись назначения первым секретарем «полномочного представительства» в Латвии, сбежал с этого поста и скрылся «где-то за границей», как об этом пишет в своих воспоминаниях Ильин-Женевский,[7] сотрудник Семашко по работе в пулеметном полку. Но в дни июльских выступлений Семашко был в большевистской среде на вершине своей популярности, как признанный вождь пулеметного полка. И тем не менее ни один из делегатов этого полка не попытался заступиться за «вождя», и все они, смущенные и растерянные, с опущенными головами, покинули собрание.

Так закончились в эту ночь выступления делегаций от манифестантов перед центральным органом советской демократии. После этого главная масса демонстрантов разошлась, и их примеру последовала также и та часть путиловцев, которая расположилась было «для ночлега» в саду Таврического дворца. Дольше всех бесчинствовали в эту ночь носившиеся по городу автомобили с повстанцами, стремившимися избежать отобрания у них автомобилей и оружия.

Вот как на следующий день «Новая жизнь» описывала подвиги этих автомобилистов:

«…Эти бешено мчащиеся по городу автомобили, нагруженные и перегруженные солдатами с винтовками, штыки которых взъерошенной щетиной направлены были на ничего не понимающих людей… Эти пулеметы (по 3, по 5, по 6 штук на автомобиле!), своими дулами направленные на обалдевших обывателей… Эти дрожащие пальцы на курках винтовок и затворах пулеметов, эти вытянутые в пространство руки с револьверами… Этот бесшабашный и дикий свист с автомобилей… В чем дело? в кого должны были стрелять эти пулеметы? и разве не могли они сами начать стрельбу, если дрожат от страсти руки?.. И ночью эта стрельба была. Мы не знаем, кто ее начал, мы не знаем, сколько крови пролито в душную июльскую ночь на улицах Петрограда. Но мы знаем одно: эта кровь, если она пролита, пролита не в жертву разума и свободы, не в жертву великой революции».