Но в прогноз Милюкова относительно срока, в какой должен будет начаться кризис, Ленин вносил одну поправку: он считал, что Милюков, предсказывая решение вопроса о кризисе «на днях», намеренно преувеличивал скорость приближающегося кризиса, чтобы «запугать» демократию и заставить ее без боя передать к.-д. партии руководство правительством. Сам Ленин тоже считал наступление кризиса делом ближайшего будущего, но ожидал его не «на днях», а через несколько недель и во всяком случае «не поздней осени», как он это высказал в беседе с Бонч-Бруевичем в день 4 июля.
Главный урок, который, по мнению Ленина и его сторонников, надо было вынести из провала заговора 10 июня, заключался в том, что надо было выбрать для восстания более подходящий момент и нанести удар демократии тогда, когда в результате какого-либо кризиса в ее рядах дали бы себя знать смута и колебания, способные облегчить сторонникам диктатуры свержение правительства и захват власти.
В ожидании этого момента большевики настойчиво звали народные массы не растрачивать сил на частичные выступления, а ждать сигнала партии, чтобы нанести решительный удар противникам диктатуры. Эта мысль о неизбежности выступления большевистских сил в ближайшее время, при первом серьезном кризисе, изо дня в день внедрялась солдатам и рабочим, шедшим за большевиками. И вот, внезапно разразившийся кризис в правительстве, вызвавший в рядах демократии такое возмущение, что часть ее высказывалась за радикальное изменение политики коалиции и за установление Советской власти, казалось, полностью осуществил предсказания большевистской партии о создании благоприятных условий для начала восстания. И аппарат большевистской партии лихорадочно заработал для организации вооруженного восстания.
Троцкий в описании июльских событий нисколько не расходится с официальной версией большевистских историков, согласно которой июльское восстание вспыхнуло стихийно, помимо воздействия большевистской партии. Но не в пример многим большевистским историкам он не замалчивает общеизвестных фактов, противоречащих этому изображению событий, а старается объяснить их по-своему. Так, в первом своем историческом очерке о захвате власти большевиками, написанном сейчас же после Октябрьской революции, под свежим впечатлением событий он пишет:
«В рядах нашей партии отношение к движению 3–5 июля не было вполне определенным. С одной стороны, было опасение, что Петроград может оторваться от остальной страны, с другой – была надежда на то, что только энергичное и активное вмешательство Петрограда может спасти положение. Партийные организаторы на низах шли с массой и вели непримиримую агитацию» (
А в общем введении к работам, посвященным «историческому подготовлению Октября», он добавляет:
«В июльском движении момент самочинного напора питерских масс играл решающую роль. Но несомненно, что Ленин в июле спрашивал себя: а не пришло ли уже время? не переросло ли настроение масс свою советскую надстройку? не рискуем ли мы, загипнотизированные советской легальностью, отстать от настроения масс и оторваться от них? Весьма вероятно, что отдельные чисто военные действия во время июльских дней происходили по инициативе товарищей, искренно считавших, что они не расходятся с ленинской оценкой обстановки» (
Это описание роли большевиков в июльских событиях не вполне отрицает участие большевиков в организации восстания, но ограничивает это участие самочинными действиями низов большевистской партии. Едва ли сам Троцкий верил в убедительность такого освещения событий, так как трудно представить себе, чтобы агитаторский аппарат дисциплинированной политической партии мог призывать массы к восстанию без ведома и согласия руководящих партийных учреждений. Но если даже допустить, что большевистские агитаторы взяли на себя 3 июля инициативу «военных действий» вследствие их ошибочного убеждения, что призывы к восстанию «не расходятся с ленинской оценкой положения», то и тогда ответственность за июльские события падает прежде всего на руководящие органы партии. Ибо в период, предшествовавший июльскому восстанию, эти органы сделали все, что было в их силах, чтобы внушить всей партии, сверху донизу, убеждение, что революция может быть спасена только вооруженным выступлением в первый же подходящий момент для свержения демократической власти.