Кризисное обществоведение. Часть 1

С.Г. Кара-Мурза Кризисное обществоведение. Часть I

Лекция 1 Обществоведение в России

С конца XX века Россия погрузилась в системный кризис. Тяжесть и продолжительность этого кризиса во многом обусловлены тем, что как раз к его началу в СССР «отказало» обществоведение, общественные науки. Отказало в целом, как особая система знания (об отдельных блестящих талантах и коллективах не говорим, не они в эти годы определяли общий фон).

Одна из важных причин этого отказа — слабое развитие или даже отсутствие рациональной (прагматической, научной) компоненты обществоведения, преобладание в нем идеологического пафоса. На излете СССР это было зафиксировано Андроповым: «Мы не знаем общества, в котором живем». Что это значит? Это как если бы капитан при начинающемся шторме, в зоне рифов, вдруг обнаружил, что на корабле пропали лоции и испорчен компас. Уже к 1988 году стало видно, что перестройка толкает общество к катастрофе. Но гуманитарная интеллигенция этого не видела.

СССР продержался на «неявном» знании поколений, которые практически строили советскую государственность и хозяйство, вели войну и занимались послевоенным восстановлением. С уходом этих поколений, которые не оставили формализованного знания («учебников»), ошибочные представления об обществе, полученные в школе, вузе и из СМИ, вели ко все более глубоким срывам и в конце концов способствовали катастрофе.

Причина фундаментальна: индустриальное общество не поддается верному описанию в рамках традиционного и обыденного знания; ядро знания об обществе должно быть рациональным, научного типа. Российское обществоведение, в отличие от западного, выросло не из науки, а из русской классической литературы и немецкой романтической философии. В советское время оно было дополнено марксизмом — учением с сильной компонентой романтической философии.

Советское обществоведение, которое в методологическом плане ближе к натурфилософии, чем к науке, потерпело полное фиаско. Оно не смогло предвидеть катастрофического системного кризиса конца XX века и даже легитимировало разрушительные действия 1990-х годов.

Как и у всякой науки, главная функция общественных наук заключается в том, чтобы формулировать запреты — предупреждать о том, чего делать нельзя. Обществоведение обязано предупреждать о тех опасностях, которые таятся в самом обществе людей — указывать, чего нельзя делать, чтобы не превратить массу людей в разрушительную силу. Этой функции наше обществоведение не выполнило.

Надо сказать, что и западное обществоведение не раз давало сбои в XX веке. Как и в науке в целом, в нем происходили кризисы, связанные со сдвигами в картине мира, в представлениях о человеке, в самой общественной реальности. Оно, например, не увидело и не поняло опасности фашизма — сложной болезни Запада и особенно немецкого народа (хотя симптомов этой болезни было достаточно). В этом предвидении оказалось одинаково несостоятельным как обществоведение, которое сложилось в парадигме либерализма, так и то, которое развивалось на методологической основе марксизма (исторический материализм).

Оно также не увидело и не поняло признаков «бунта этничности», который вспыхнул в конце XX века и в традиционных, и в современных обществах. Зрение обществоведов было деформировано методологическим фильтром механистического детерминизма, унаследованной от ньютоновской модели мироздания верой в то, что наш мир прост и устроен наподобие математически точной машины. Но в России мировоззренческий кризис 80-90-х годов XX века привел к поражению даже и этой механистической рациональности.

Внешне все выглядит так, будто этот кризис порожден перестройкой. Но перестройка была уже срывом, она лишь вскрыла ту слабость советского обществоведения, которая стала нарастать с 1960-х годов. Углубляясь в смыслы концепций Просвещения, советское обществоведение быстро отрывалось от традиционного знания России и от здравого смысла. На методологических семинарах и конференциях велись дебаты по проблемам, которые не пересекались с реальной жизнью; причем велись они на языке, который не описывал главные проблемы этой жизни. И этот сдвиг был именно системным.

Либеральный философ Дж. Грей называет всю современную западную политическую философию «мышлением в духе страны Тлен». Грей пишет, что ошибочное представление человека как индивида привело к бессилию либеральной мысли. Она, например, отбрасывает этничность и национализм как труднодоступное пониманию отклонение от нормы. По словам Грея, «подобное понимание господствующих сил столетия… не предвещает ничего хорошего современной политической философии или либерализму».