Кризисное обществоведение. Часть 2

Отказ от явного целеполагания — признак того, что власть преследует цели, настолько противоречащие интересам страны, что их невозможно огласить вплоть до надежного ослабления общества. В таком случае истинная цель оглашается только после достижения необратимости. Причины умолчания могут быть и более примитивными, например, желание уйти от ответственности при провале авантюрной программы. Цель не объявляется, а после провала говорится, что «мы этого и хотели». Если есть контроль над СМИ, то катастрофу можно представить как следствие «тоталитарного прошлого», «отсталости народа» и пр. Иногда эти причины совмещаются — начав авантюрную программу и заведя страну в тупик, власть идет с повинной не к собственному народу, а к геополитическому противнику и «сдает» страну.

И все же на исходе перестройки и в 1990-е годы вектор движения было довольно легко реконструировать — и по словам, и по делам. Однако когнитивная структура «советской апокалиптики» уже находилась в состоянии полного распада. Эта важная часть обществоведения оказалась несостоятельной. Отметим вехи в развитии ее кризиса.

Деградация когнитивной основы советской и постсоветской апокалиптики

Уход власти от ясного целеполагания — симптом глубокого кризиса. Если интеллектуальную команду Горбачева или Ельцина еще можно было подозревать в саботаже, то после 2000 года более вероятным объяснением является низкая квалификация. Сегодня власть молчит, не пытаясь изложить свое представление о будущем, а если и говорит, то так, что каждое слово порождает кучу недоуменных вопросов. Речь власти стала не средством объяснения (от слова «ясно»), а средством сокрытия целей и планов, если таковые имеются. Недаром при власти существует целая рать толкователей («политологов»). Поскольку и у оппозиции дело не лучше, это надо считать следствием общего неблагополучия в культуре.

Можно представить такую цепочку срывов.

— Сильное потрясение когнитивной структуры вызвала акция Хрущева по профанации целеполагания. В конце 50-х годов идеологическая власть стала уходить от фундаментальных вопросов, раз за разом подрывая иерархию ценностей и смешивая ранги проблем. Как правило, это смешение имело не случайный, а направленный характер — оно толкало сознание к принижению ранга проблем, представляя вопросы исторического выбора как технические решения, автономные от проблемы добра и зла.

Еще в 1930-е годы Н.И. Бухарин мог критиковать поэтические образы будущего у Блока и Есенина. Он верно определял несовместимость прозрения Блока с антропологией марксизма: «Это воспевание новой расы, азиатчины, самобытности, скифского мессианства, очень родственное философской позиции Блока, не напоминает ли оно некоторыми своими тонами и запахами цветов евразийства?»

Так же верно оценил Бухарин несовместимость с марксистской апокалиптикой «производительных сил» есенинского образа светлого будущего — где «избы новые, кипарисовым тесом крытые», где «дряхлое время, бродя по лугам, сзывает к мировому столу все племена и народы и обносит их, подавая каждому золотой ковш, сыченою брагой». По словам Бухарина, «этот социализм прямо враждебен пролетарскому социализму». Это был спор о выборе цивилизационного пути. В программных выступлениях Хрущева цель уже определялась в терминах «догнать Америку по мясу и молоку», а спорить приходилось с образами не Толстого и Блока, а Евтушенко.

— Способом отхода от целеполагания стало смешение векторных и скалярных величин. Это привело к глубокой деформации понятийного аппарата и, фактически, означало прекращение попыток представить образ будущего. Именно в этом смысле период Брежнева был застойным. Движение требует постоянной ориентации «по звездам», но эта функция не выполнялась, решения принимались ситуативно, как ответ на угрозы, которых не могли вовремя разглядеть в тумане. Скорее всего, Горбачев и его команда поначалу действительно не могли бы сказать, «где они посадят самолет».

Эта методологическая слабость в полной мере проявилась после 2000 года, вследствие чего нефтедоллары и не помогли остановить процесс деградации хозяйства и социальной сферы. Дело дошло до того, что в 2006 году Греф объяснял, что надо делать с лишними деньгами, которые душат Россию: «У стабилизационного фонда есть две функции. Первая функция очень малопонятна — это функция стерилизации избыточных денег… Стабилизационный фонд нужно инвестировать вне пределов страны для того, чтобы сохранить макроэкономическую стабильность внутри страны. Как это не парадоксально, инвестируя туда, мы больше на этом зарабатываем. Не в страну!»