Крокодилия

— Так вот в чем дело, — произнес я. — Так это вовсе не о тебе, так это обо мне и…

— И?..

— Сэме.

— Вот именно. Ты и Сэм. Сэм и ты.

— Но… как…

— Как я узнал? — Он рассмеялся. — О, малыш Доминик. Да нет ничего, чего бы я не знал о тебе с тех пор, как ты сюда переехал… С тех пор, как я впервые увидел тебя через окно в спальне. С тех пор, как я впервые увидел, как ты раздеваешься и гладишь себя между ног. С тех пор, как я впервые увидел тебя голым и прекрасным и смотрел, смотрел из окна, смотрел, дрочил и кончил, а ты — ты в своей комнате тоже дрочил и кончил. С того самого дня, как ты разделся у себя в спальне, не подозревая, что я смотрю на тебя, с этого дня, с этой ночи я всюду следил за тобой, следил за всем, что ты делаешь, смотрел на тебя, хотел тебя. Я был в кино в тот день, когда ты познакомился…

— Не может быть!

— Ну а как же тогда я узнал? А? Как я узнал? Нет, я был там. В темноте. Ты меня не заметил. Я видел, как ты снял Сэма возле кинотеатра.

— Это он меня снял.

— Этот невинный младенец? Вздор. Я следил за тобой всякий раз, когда ты шел к нему. Ждал снаружи. Ждал, пока ты спал с ним. Я представлял, чем вы занимаетесь. Я дрочил, думая о том, что вы делаете.

— Ты сошел с ума.

— А ты сидишь теперь здесь и говоришь: "Это нечестно". Да разве я хоть раз тебя обманул? Никогда. Никогда ничего подобного не было.

— Нет, ты послушай меня, Билли. Послушай меня. Да, я не говорил тебе, потому что не хотел тебя расстраивать. Боялся сделать тебе больно. Я о тебе же забочусь.

— Ах вот что, ты заботишься обо мне. Или, по крайней мере, думаешь, что заботишься. Хорошо, ладно, предположим, это так. О чем-то ты действительно заботишься. Но может быть, этого вовсе недостаточно. Возможно, ты что-то и вообразил обо мне, но это вовсе не я. Возможно, я совсем другой человек. Я думал, ты способен увидеть во мне что-то больше, чем… но ты не можешь. Ты видишь меня определенным образом, в определенном свете… в конце концов, у меня… нет другой возможности стать таким, каким ты меня хочешь видеть, потому что это единственный способ удержать тебя, быть с тобой, быть тем, кем ты меня хочешь видеть, и я боюсь, что если ты начнешь подозревать, что я совсем не таков, каким ты хочешь, чтобы я был, ты меня бросишь, и тогда…

Только сейчас я понял, что он плачет. Потоки слез текли из его глаз. Он закрыл лицо руками.

— Билли, — я опустился рядом с ним на колени, погладил его по голове, поцеловал, обнял. — Билли, я не знал. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Ты ведь написал мне об этом в письме. Я всегда думал, что ты… О, прости меня, Билли. Прости. Не плачь. Пожалуйста, не плачь, Билли.

— Ненавижу все это, — его голос дрожал от слез. — Ненавижу мелодрамы. — Он откашлялся. — Блядь, как это глупо. Ну что я так раскис? — Его губы поползли по моей шее, щеке, плечу. Его язык лизнул мои губы, потом оказался у меня во рту. Левой рукой он расстегнул мне рубашку и стал сжимать соски. Я погладил его между ног, расстегнул ему штаны и извлек вставший член, уже влажный. Он шлепнул Билли по животу.

Мы занимались любовью на полу. Таким страстным я Билли никогда не видел. Кончая, он громко стонал, как гигантский павлин. Потом он был ласков и предупредителен со мной, нашептывал мне нежности, меланхоличный голубь.

— Расскажи мне о нем, — шепнул он.

— О ком?

— О Сэме. Об этом мальчике. Расскажи мне о нем.

— Я не хочу тебя расстраивать, Билли.

— Я хочу знать. Мне нужно знать все.

— Но…

— Ты любишь его?

— Не знаю.

— Скажи честно.

— Я не знаю.

— Ты любишь его.

— Я же сказал, не знаю. Ну просто мальчик. У тебя было куда больше любовников, чем у меня.

— Какой он?

— Симпатичный, кажется. Дружелюбный, нежный, у него хорошее чувство юмора. Ну знаешь, как бывает. Мне он нравится. Мне нравится его мать.

— Тебе с ним хорошо?

— Да.

— Лучше, чем со мной?

— Нет, Билли?

— Он хорош в постели?

— Я не хочу об этом говорить.

— Он тебе дрочит?

— Я же сказал, что…

— Он хорош? Что вы делаете в постели? Я должен знать.

— Я не хочу об этом говорить.

— Я не могу вынести мысли, что ты с ним спишь.

— Билли…

— Мне нужно знать все. Скажи, он…

— Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Мне нужно. Я хочу все это уместить в голове. В письмах я тебе рассказываю историю — о себе и близнецах Тео и Дэвиде. Но иногда смысл истории вовсе не в сюжете. Она живет собственной жизнью. Рассказчик говорит одно, но смысл — настоящий смысл — в чем-то совершенно ином. Ты понимаешь, о чем я?

— Кажется, да.

— Хорошо. Очень рад.

— Так что же? О чем история из твоих писем?

— Это зависит от тебя. Сам решай.

— Ну а ты сам-то как считаешь?

Он встал, оделся.

— Я не уверен, — он натянул свой пиджак из змеиной кожи. — О желании, судя по всему.