Крокодилова свадьба

Потом господин Диафрагм решил поправить воротничок, но засмотрелся на лицо — на щеках и под глазами извивались… не то чтобы морщины, скорее что-то на них похожее, маскирующееся, но появляющееся вовсе не из-за старости, а от постоянной хмурости и редкого проявления эмоций. Словно бы все лицо разом нафаршировали грустью, и любой, даже самый грустный-прегрустный клоун, встав рядом покажется просто образцом комизма.

Шляпс не так часто обращал на это внимание — начнем с того, что он в принципе не так часто смотрелся в зеркало. Ну и правильно, чего время лишний раз тратить? Но пару-другую раз, мужчина все-таки замечал это.

Шляпс попытался разгладить кожу.

— Ять-переять, ядрить-перекатить! — в воздухе словно бы заскрипело тысячелетнее дерево, страдающие пневмонией.

— Простите? — поднял голос Шляпс, пытаясь перекричать шум Аномалососа, и повернулся к молодому человеку. — Что вы сказали?

— Ничего, — отозвался тот. — Мне осталось еще чуть-чуть!

— Я вас и не тороплю, — буркнул люминограф. — Но вы точно ничего не говорили?

— Нет же!

Шляпс снова повернулся к зеркалу.

— Чпунь-дрампунь-кукнь!

— Простите, вы что, издеваетесь? — последняя фраза разлетелась громом — молодой человек выключил Аномалосос. Магической аномалии в углу уже не было.

— Ээээ… Нет, работаю. Аномалия устранена! Платите сразу, или в конторе?

— Слушайте, если вы… ай, ладно с вами, идите… куда-нибудь. Сколько я вам должен?

— Пятнадцать философов!

Шляпс аж закашлялся.

— Простите, пятнадцать? По-моему, это не просто грабеж средь бела дня, а свинство какое-то. С каких пор все так подорожало?

— Ну, нам доставили новые модели Аномалососов — просто на их покупку уходит больше философов…

— Ой, да будьте вы прокляты, — люминограф полез в ящик и загремел золотыми монетами.

— Ну, это прихоть нашего начальства, простите…

— Тогда будь проклято ваше начальство, что уж там, — вздохнул Шляпс и выудил монеты.

Взгляд молодого человека тем временем решил побродить по комнате и, наткнувшись на светопарат, отказался двигаться дальше.

Шляпс заметил это.

— Да, это светопарат. И нет, даже не думайте, я не дам вам поделать люминок.

— Я и не собирался просить. Просто хотел предложить… а сделайте мою люминку, а? Тогда заплатите полцены.

— Думаете, ваше начальство будет радо такому раскладу? — Шляпс терпеть не мог бредовые идеи — в принципе, он не мог терпеть практически все. Проще составить список вещей, к которым он относился терпимо — там было бы всего позиций пять, а в списке любимых вещей — одна-две, и то с натягом.

— Ну, я просто заплачу вторую половину из своего кармана. Идет?

Господин Диафрагм не стал особо долго думать. Нет, он вовсе не был скрягой, и всегда даже с некоторым удовольствием — хотя в случае Шляпса, это чувство надо приглушить раз так в десять, положив в картонную коробку, — тратил философы на что-то, что ему казалось интересным. Но экономия — один из трех китов, на которых держится мироздание. Или один из слонов. А может, вообще панд — кто его знает, на чем там стоит это мироздание.

— Вставайте около окна, так больше света, — Шляпс потянулся за светопаратом, вставил туда стеклянную карточку и засыпал порошок.

Молодой человек уже обустроился у высокого, но узкого окна.

— Только не двигайтесь, хорошо?

— Шлян-понтрян, как-зачем-чегойс?

— Что-что? — люминограф опустил светопарат.

— Пока ничего… Я собирался сказать хорошо.

— А, — Шляпс поднял светоапарт, но тут же опустил. — Вы ничего не слышите?

— Нет…

— Так, хорошо, прекрасно. Это беготня меня доведет…

Вверх рвануло цепкое щупальце дыма, и люминка аккуратно выскочила из прибора. Хозяин дома вручил ее юноше вместе с золотыми монетами.

— Ого! — молодой человек покрутил свое изображение, играющее оттенками негатива. — Спасибо!

«Пожалуйста» и другие вариации этого слова Шляпс, кстати, тоже говорить не любил — ну а смысл? И так понятно, что это подразумевается.

— Молодой человек, — окликнул Диафрагм своего гостя. — А вы точно ничего не слышали?

Юноша замер на пороге.

— Нет, ничего, — потом задумался и добавил. — Кроме вас.

— Вот спасибо, очень полезное уточнение.

Воздух залило густым, перестоявшимся вином с солнечных плантаций — слегка возбуждающим и отрешающим от реальности. Вдыхая, можно было запьянеть. Все вокруг набухло забродившим закатным соком, на смену которого вот-вот должны были прийти душистые и бархатные сны, жителями Хрусталии столь любимые и ожидаемые.

Пьянея с каждым шагом — фигурально выражаясь — Октава Крокодила щелкала малюсенькими каблучками по брусчатке, щурясь не столько от покрасневшего солнца, сколько от искрящихся домов.

Вечерние прогулки были неотъемлемой частью ее графика, который она, благо, не записывала на бумажках и не развешивала по дому, как это делают отдельные, скажем, тихие сумасшедшие, а просто старалась держать в голове. Тяжело забыть выйти на улицу в такое прекрасное время — особенно сейчас, весной, когда распустились эти розовые, как бы они не назывались, деревья, и их пыльца тонкой пленкой заполонила реальность.