Крокодилова свадьба

Но сейчас такой изыск был ни к чему. Диафрагм скинул пиджак, вытащил оттуда светящуюся призрачно-зеленым ампулу и в одной рубашке уселся на кухонный стол, смотря на сияющую жизнь.

Одиночество залатали нитками, душевный шов моментально регенерировал. Шляпс долго бы еще просто молча смотрел на жизнь, но та решила заговорить:

— Этот пиджак на господине Шляпсе так интересно выглядит! — воспроизвела жизнь услышанное на свадьбе хриплым голосом.

— Что? — не понял люминограф. — А. Это то, что говорили на свадьбе. Не надо, я не Честер.

— Хорошо, — просипела жизнь. Таким голосом бы брутальные бардовские песни записывать, выйти могло очень даже ничего. — И что ты будешь делать теперь?

— Не знаю, — честно ответил люминограф и пустил смешок от мысли, что говорит со светящимся шариком.

— Что ты будешь делать со мной? — уточнила жизнь, которая научилась говорить совсем связно.

— А что ты хочешь, чтобы я сделал с тобой?

— Ты знаешь.

— Я бы оставил тебя здесь, чтобы было не так одиноко, — признался люминограф. — Но, думаю, что для этого вполне подойдут люди. А то так можно и умом тронуться, общаться со светящимся шариком.

— Я этого не слышал, — по интонации жизни не было понятно, обиделась она или нет — словно воспроизводили записи со старых кассет.

— Извини, — Шляпс встал со стула и взял в руки пузырек, потом поднялся на второй этаж, подойдя к окну.

Люминограф еще раз посмотрел на светящуюся жизнь, вздохнув.

— До свидания, — сказал он и откупорил пузырек. Призрачно-зеленая точка вырвалась на свободу, замерев в воздухе у открытого окна.

— Нет, — прохрипела та, — прощай.

И, сделав в воздухе что-то наподобие петли, оставив сияющий след, который растаял сразу после того, как появился, вылетела в окно.

Шляпс не любил сентиментальностей и собирался спуститься вниз, но не выдержал. Он выглянул в окно, чтобы посмотреть вслед улетающей, возможно, исчезающей навсегда жизни.

Но его ожидало нечто большее.

— Ого, — только и сказал он, высунув голову из окна еще больше, как осмелевшая черепаха. — Ого.

Белый Грым рыжее ухо слыл очень сдержанным по кошачьим меркам котом — он редко истошно мяукал, редко наглел, редко царапал мебель и хозяина. Большее время кот проводил словно бы в астрале, как астроном, поймавший особую связь с космосом и оставивший все остальные бренные земные заботы позади, хотя их, конечно, никто не отменял.

Поэтому, когда кот запрыгнул на подоконник, уперся мордой в стекло и истошно замяукал, превратившись в кошачью сирену, Шизанте, до того спокойно пивший чай, напрягся. Сначала волшебник предположил, что это ненадолго, и коту надо повалять дурака, но Грым не думал останавливаться, мяукая все громче и громче.

Наконец, Шизанте не выдержал, встал, поправил свой обклеенный газетами халат, отложил булку, принесенную недавними гостями, всунул ноги в здоровенные мягкие тапочки и подошел к окну, тут же решив обезвредить орущую бомбу.

— Ну и чего ты? — он погладил Грыма. — Что там такого особенного увидел?

Кот ответил, как ему полагается, громким «мяу!».

Шизанте вздохнул, посмотрел в окно и тоже резко захотел замяукать.

— А, теперь понятно, что с тобой случилось. Красиво, не поспоришь. Ну, можешь ты помолчать или нет! Я ведь все теперь тоже увидел.

Ночью жители Хрусталии наслаждались невероятным явлением, охали и ахали, прилипая взглядом к происходящему. В темной ночи небо внезапно вспыхнуло сотнями маленьких призрачно-зеленых огоньков, которые тучей неслись по городу, мерцая и источая нежнейший свет, словно бы празднующие чей-то день рождения светлячки.

Точки пролетали меж домов, озаряя небесное полотно и сверкающие кирпичи. Спящий город превратился в маяк, светящий призрачно-зеленым непонятно для кого, стоявший словно бы на границе двух реальностей, которые такой волшебной ночью слились воедино, переплелись, и теперь призрачно-зеленому свету нужно было найти дорогу домой.

Из маленького, кривого дома Омлетте́ вверх вспорхнула еще одна точечка, присоединившись к процессии.

Жизнь продолжила свой путь через ночь, спотыкаясь о заявившие о своих правах тягучие сны, прорезала мрак завораживающим потусторонним светом и летела, летела, летела — в никуда, в никогда и в незачем, чтобы рано или поздно погаснуть, вновь вернувшись в настоящее.

* * *

…мир существует с давних времен,
И-хей-хо, все ветер и дождь,
И все те же комедии ставит он,
И публике нужно одно и то ж…

У. Шекспир

Некий словарик всяческих терминов за авторством г-на Словоформа

Алхимические Чудеса — всего выделяют четыре Алхимических Чуда: Голем, Философский Камень, Искусственный Человек и Эликсир Вечной Жизни. Первые два уже созданы.

Анимус — имя первого созданного голема и его создателя.