У Димы так разболелась голова (и спина, и нога), что он засомневался, правильно ли он понимает слова, которые слышит, не разговаривают ли с ним при помощи шифра, или, может, в голове у него сломался декодер. Во рту было сухо, как в каменной пустыне.
Они разговаривали, стоя в соседней с гостиной «телевизорной» комнате, воды здесь не было, а идти за ней не хотелось, хотелось быстрее закончить этот инфернальный разговор.
— Короче, что надо? — он едва выговаривал слова. — Я никуда не поеду.
— Не поедете? — Иванываныч сделал задумчивый вид. — Ну что ж. У каждого есть свобода выбора, каждый сам кузнец своего счастья… Вы ведь того же мнения? А мне от вас, собственно, нужна всего лишь подпись в нескольких местах, и я думал, мы совершим сделку не в такой нервозной обстановке, но…
— Какие у меня с тобой могут быть сделки, мерзавец! — Дима уже напрочь перестал владеть собой.
— Может, вам принести успокоительное, Дмитрий Евгеньевич, что-то вы сильно разволновались. Ай-ай-ай, такой Джеймс Бонд, такой герой-любовник, и на́ тебе!
Дима замахнулся, но Иванываныч ловко заломил ему руку за спину, очень больно.
— Ах так, — резко сменив тональность, заговорил Иванываныч. — У меня тоже семья, правда, всего одна, и я не собираюсь тут торчать до полуночи. — Вы продали мне ваш легальный, так сказать, бизнес, гражданин бывший владелец ЗАО «Утилитис», и я хотел получить от вас автограф, но раз вы не настроены на дружеский лад, обойдусь без автографа, кому, как не вам, знать, что автографы тиражируются так же легко, как и другие произведения искусства. Засим разрешите откланяться. — Он вышел в прихожую и вернулся, протягивая Диме папку. — Изучите на досуге.
Дима вернулся к гостям. Лев сидел как вкопанный, боясь пошевелиться, и вопросительно посмотревшему на него Диме пробормотал: «Прости, я не знал». И одними губами: «Меня обманули».
— Лев Семеныч, — позвал с порога Иванываныч, — поехали, подвезу вас. Вы ж свою машину дома оставили, выпить хотели.
— Да-а-а, — неопределенно подтвердил Лева, — я и забыл, — и быстро засеменил к выходу.
Евгений Викторович появился в дверях, чуть не сбитый с ног двумя незнакомыми ему мужчинами, покидавшими дом с такой поспешностью, будто бегут с пожара. Почти десять. Всю дорогу до дома он репетировал оправдания, извинения, объяснения, но теперь застыл в недоумении. Здесь что-то происходило, и на него никто не обратил внимания.
«Из-за тебя переругались, козел, — сказал внутренний голос, — из-за твоего чертового юбилея».
«Не хотел праздновать — и не праздновал, — вмешался следак. — Нарочно вставил пендель „ниссану“, чтоб продинамить святое семейство».
— Нарочно?! — возмутился Евгений Викторович вслух, и незнакомая ему тетка, а именно Варя, воззрилась на него как на идиота.
«Ага, ты и к этой суке поехал ненарочно, у тебя всей жизнью командует подсознание, — не унимался следак. — Результат на лице». Евгений Викторович заметил разбросанные по столу и по полу салфетки с собственной физиономией.
«Ну что — красавец? — спросил внутренний голос. — Ты же себя воображаешь довольно молодым, благообразным и бесконечно значительным, а тут что за столетний дуб с затравленным взором, а?»
Евгений Викторович чувствовал полный упадок сил и просто осел на стоявший рядом стул, ближайший к Зое Федоровне.
— Поздравляю, — сказала она, протягивая руку, — подождите минуточку. — Пошла, вытащила из вазы свой букет белых лилий. — Это вам.
— Да на что мне цветы! — с мокрых стеблей на парадный костюм Евгения Викторовича капало, и он резко отстранил руку дарительницы. — Сил больше нет, понимаете? Все из-за дураков и дорог, меткое, между прочим, выражение, глобальное. Дураки все отдают сукам и сволочам, а дороги ведут к тем же сволочам и сукам.