Крокозябры (сборник)

Реми не сразу понял, что у Тани нет денег (валюты, как она выражалась), счета в банке, финансово отрегулированного супружеского статуса — потому что в СССР ничего этого не существует; что Таня также не может продать свою московскую квартиру и купить жилье в Париже… «Это какой-то рабовладельческий строй! — воскликнул Реми. — И полный бардак. Как это ты не вернешься к мужу?» Таня уже поняла, что Реми на ней не женится. Он и не обещал, но ей казалось… «Во Франции ты не можешь жить в situation irreguliere, — продолжил Реми. — У тебя есть план действий?» — спросил он Таню и не понял ответа: «Как кривая вывезет». Во французском такого выражения нет, une courbe, «кривая линия» — синусоида? парабола? Он был не силен в математике, но не стал переспрашивать, поскольку внезапно нашел решение. Как благородный человек, он не мог бросить Таню на улице, но не знал, куда ее деть. На яхту! Реми повернулся на сто восемьдесят градусов: «Возвращаемся!» — «Что случилось?» — Таня испугалась. Они мирно гуляли по бульвару Сен-Жермен, она смотрела вокруг, понимая, что добровольно отсюда не уедет ни за что, с завистью смотрела на сидевших на летних кофейных террасах — они здесь родились и не замечают, что живут в раю… Быстрым шагом добрались до острова, Реми посадил их в свою машину, тронулся, вспомнил про чемоданы, посмотрел на часы — до ужина оставалось не так много времени, поэтому не стал ничего говорить, поднялся на четвертый этаж, схватил чемоданы, засунул в багажник, и они помчались к реке Марне.

Серж был дома, то есть на яхте (а где ему еще быть?), он их представил друг другу. Серж был маленький, коренастенький, бородатый, с пышной гривой, с Реми рядом они смотрелись как Дон Жуан и Лепорелло. Серж — то ли припозднившийся лет на пятнадцать хиппи, то ли предвестник дауншифтинга — радикально изменил свою жизнь. Продал квартиру, купил вместо нее яхту и теперь живет на воде. Все у него в жизни запуталось — ушла жена, работали вместе в рекламном агентстве, и он отрубил разом все, чтоб не мучиться. Они с Реми были яхт-соседями и друзьями, только у Реми был дом городской, дом загородный и еще вот яхта, на которой он появлялся не часто: по выходным в хорошую погоду, а 14 июля они катались на двух яхтах по Сене большой компанией — смотрели фейерверки с воды. Это совсем другое, чем с берега: кажется, что разноцветные звезды летят прямо с неба тебе в лицо.

Реми поселил Таню с девочкой у Сержа. Тому это должно быть за счастье: Серж маялся одиночеством, любил детей — своих не заимел, — был верным другом и компанейским человеком. Таня сперва напряглась — почему-то не на своей яхте Реми ее селит, а на яхте какого-то мужика, но они все вместе поехали ужинать, Серж веселил народ, он был записным остряком, и его благодушие Таню совершенно успокоило. Тем более что дочка просто-таки влюбилась в веселого дядю. Дочка не понимала ни слова, а Таня будто второй раз родилась: в этом мире она не понимала ничего, но готова была учиться и слушать «старших». С Сержем они поладили. Таня с утра до ночи занималась оформлением документов, удивляясь, что во Франции бюрократия почище советской, но здесь все это было даже в радость. Родителям позвонила в ноябре из телефона-автомата, отец сказал: «Большие перемены. Умер Брежнев. Теперь у нас Андропов». Таня это уже знала из французских газет и, пропустив мимо ушей, выспрашивала: «Сами-то вы как?»

— Опять дело, — сказал папа. — Крупное.

— Какое дело?

— Ну, каких давно не было, — конспирировался адвокат. — Боюсь, что… ну сама понимаешь.

— Что? Не понимаю, — кричала Таня в трубку. — Ты про себя расскажи, про вас с мамой. Что мне этот ваш сраный Брежнев с Андроповым!

Папа положил трубку. Таня решила, что разъединилось, набрала снова, но никто не отвечал. В следующий раз она позвонила только через год.

— Мама, это я! Ты меня слышишь? — Мама помолчала, а потом скорбно сказала: «Умер Андропов. Теперь у нас Черненко». Теперь Таня положила трубку. Выждала еще год и, услышав «Умер Черненко. Теперь у нас Горбачев», смеялась и не могла остановиться.