Кроль на короне (СИ)

Пожалуй, он единственный из ныне живущих, кто ни разу не прошёл через перерождение. В его памяти сохранился не только образ Императора Раснаса, но и событий, предшествующих его восхождению.

Тогда мир был совсем другим. Люди стремились к совершенству, находя его даже в очевидном уродстве. Добро и зло теряли полюсность, смешавшись в бесформенную серую массу. И только Взрыв всех примирил.

Материальный мир потерял свою сущность. Выжившие перестали старится, а дети рождаться. Но это не значит, что исчезли болезни и смерть. Нет, все они остались. Вот только умершие становились сгустком плотной энергии. Он образовывал кокон, из которого через неопределённое время покойник возрождался с телом пятилетнего ребёнка. А через десять лет повзрослевшее дитё вступало в пору наследия, начиная узнавать вещи, принадлежавшие им в прошлой жизни. Память постепенно пробуждалась, приходя во снах, видениях и грёзах. Ещё пять лет и к двадцатилетнему возрасту, реже к тридцатилетнему и позже, воспоминания полностью восстанавливались. После чего тело больше не менялось до очередной гибели.

Повторное возрождение восстанавливало лишь память и личность предшествующей жизни. А это значит, что те, кто часто воскресал, со временем теряли свои изначальные воспоминания о мире до Взрыва.

Сарэс же помнил всё! Помнил и тосковал по старым временам. Его раздражало само существование в этом неизменном пузыре, где вырванные с корнем деревья, разрушенные горы и сломанные дома сами по себе восстанавливались, возвращая свой первоначальный вид. Пускай не сразу, не мгновенно, но всё-таки.

Мир Раснаса — это мир, где давно потерян смысл жизни и для человека утрачена ценность его поиска. Здесь ни что не имеет значения, кроме психонергетики. Теперь она лежит в основе всего сущего и является мерилом силы, а вместе с ней и власти.

Сарэс много думал о суициде, но всякий раз останавливался в шаге от смерти. Ему было страшно терять воспоминания о старом мире, где люди рождались и умирали, по-разному проживая свои жизни. Он хотел вернуться в то время, но перерождение не дало бы желаемого. Поэтому Сарэс продолжал тяготиться своим существованиям, не решаясь положить ему конец, хотя бы на время.

Десять лет спустя…

Присцилла выглядела пугающе: чёрные волосы распушились от статического электричества, а на лице появилась гримаса поистине нечеловеческого безумия. Клементия глядела на свою соперницу и ясно понимала, что победить её не сможет. Оставалось лишь бежать, но места для спасительного манёвра у неё не осталось.

«Она ведь почти слилась с кримпом. Почти… Почти!» — внезапное озарение, заставило Клементию искать питомца соперницы — лилового кролика-репликанта. Вот только в апартаментах царила такая разруха после яростного сражения, что найти в них маленькое существо казалось невозможным. Но… К счастью, мех высокоранговых кримпов обладал собственным свечением и в наступивших сумерках его трудно было не заметить.

Позабыв о противнице, Клементия со всех ног помчалась к оборванной гардине, чей край едва держалась на оставшихся трёх кольцах. Именно оттуда исходило лиловое мерцание кримпа. Притихший кролик-репликант боязливо таращился по сторонам. Клементия приготовилась поймать зверька, как рядом с ним с грохотом упал увесистый обломок. Им оказалась сорванная с петель дверца платяного шкафа. Лиловый кримп сразу рванул с места и скрылся под развалинами дымящегося кресла.

— Никуда не денешься! — истерично выкрикнула Присцилла. Медленно шагая в сторону Клементии, она несколько раз прокричала ей: «Сдохни!»

Казалось, в помутневшем взгляде Присциллы совершенно не осталось места сознанию. Но вдруг в её глазах промелькнула искра разума. Сердцем Клементия почувствовала дыхание надежды, что соперница наконец-то придёт в себя и всё закончится. Но ошиблась…

Маленькая искра породила ледяное пламя ненависти. Той ненависти, что годами накапливалась, бурлила и кипела, вывариваясь в сухой остаток, пока не выкристаллизовалась в морозное возмездие.

— Прости меня, — Клементия вложила в слова столько искренности сколько могла. — Не знаю, нет, я просто не помню, какое зло тебе причинила. Клянусь, когда наследие жизни пробудится во мне и я всё вспомню, то отвечу перед тобой за свои прежние проступки.

— О чём ты? Тогда будет поздно, — Присцилла презрительно хмыкнула. — Пробудишь силу, и кто тогда тебя остановит? Нет, если убивать, то сейчас. Пока ты ещё слаба и ничего не помнишь.

— Не надо, — взмолилась Клементия, не надеясь на спасенье.

Разница в возрасте и комплекции навязывала ей мысли о драматическом финале. Низкорослая и хрупкая она в свои пятнадцать напоминала нескладного пацанёнка. Так что физически Клементия, конечно, уступала двадцатилетней Присцилле, которая давно уже обрела наследие прошлой жизни. Да и боевой опыт у неё имелся, в отличии от нерешительно и слабой Клементии.

«Не справедливо!» — слёзы подступили к глазам слабой девушки. Она уже не могла чётко видеть, да и не пыталась. В горле комом встала обида, а сердце захватила глубокая печаль.