Кролик, беги

Кролик моргает; он и вправду не знает, как вести себя с этим гнусным типом. И тотчас же, буквально в мгновение ока, под влиянием спиртного, которое испаряется у него под ребрами, он вдруг чувствует, что ему на все наплевать. Он смеется, по-настоящему смеется. Пусть все они катятся к чертям.

– А как насчет того, чтобы кусаться?

Ухмылка Гаррисона, долженствующая означать: «Я тебя понял, приятель», застывает; реакция у него не настолько быстрая, чтобы он мог сразу сориентироваться.

– Кусаться? Не знаю.

– Он, наверно, об этом не подумал. Хороший кровавый укус – нет ничего лучше. Конечно, я понимаю, что тебе мешают искусственные зубы.

– Разве у тебя искусственные зубы, Ронни? – восклицает Маргарет. – Как интересно! Ты никогда не говорил.

– Конечно, искусственные, – поясняет ей Кролик. – Неужели вы думали, что эти две клавиши от рояля его собственные? Они ведь и рядом с настоящими не лежали.

Гаррисон сжимает губы, но не может позволить себе отказаться от вымученной ухмылки, и она резко искажает его лицо. Языком он тоже еле ворочает.

– В том доме, куда мы захаживали в Техасе, – говорит Кролик, – была одна девица, так у ней весь зад был так сильно искусан, что напоминал кусок старого картона. Который долго пролежал под дождем. Ее только для того и держали. В остальном она была девственница.

Оглядев слушателей, он видит, что Рут тихонько качает головой, словно хочет сказать: «Не надо, Кролик», так бесконечно грустно, так грустно, что тонкий слой песка как бы окутывает ему душу и затыкает рот.

– Это похоже на рассказ про ту блядь, у которой была самая большая... а, вы, наверно, не хотите про это слушать, – вставляет Гаррисон.

– Хотим. Валяй, – говорит Рут.

– Ну так вот, этот парень...

Лицо Гаррисона качается в мерцающем свете. Руки начинают иллюстрировать рассказ. Бедняге, наверно, приходится раз пять на дню восхвалять достоинства своего товара, думает Кролик. Интересно, чем он торгует, скорее всего идеями, вряд ли чем-нибудь столь же осязаемым, сколь «чудо-терка». «...по локоть, потом до плеча, потом ныряет с головой, уходит по грудь и ну ползти вперед...» Милая старая «чудо-терка». Кролику даже кажется, будто он держит ее в руке. Рукоятки были на выбор трех цветов – бирюзовые, алые и золотые. Самое забавное, что она действительно делала все то, что про нее говорили, – действительно чистила и натирала репу, морковь, картошку и редиску быстро и аккуратно, в ней была такая длинная щель с острыми, как у бритвы, краями... "...видит того, другого, парня и говорит ему: «Эй, ты не видал тут...» Рут безучастно сидит на своем месте, и Кролику приходит в голову ужасная мысль, что ей все равно, для нее нет никакой разницы между ним и Гаррисоном, да и есть ли, в сущности, между ними разница? Весь интерьер затуманивается и сливается в нечто огромное и красное, словно внутренность желудка, который их всех переваривает, "...а тот другой парень и говорит: «Угораздило, дьявол! Я тут уже три недели ищу свой мотоцикл!»

Гаррисон ждет, когда можно будет смеяться вместе со всеми. Все молчат. Товар продать не удалось.

– Это слишком не правдоподобно, – замечает Маргарет. Кролик покрывается липким потом, и струя воздуха из отворяющейся двери резко холодит ему спину.

– Смотри-ка, уж не твоя ли это сестра? – говорит Гаррисон.

Рут поднимает глаза от бокала.

– Она? – Он молчит, и тогда она добавляет:

– У нее такое же лошадиное лицо.

Кролику достаточно одного взгляда. Мириам и ее спутник проходят мимо их стола и останавливаются в поисках свободной кабинки. Кафе имеет форму клина, расширяющегося от входа. Бар находится в середине, по обе его стороны расположен ряд кабинок. Молодая пара направляется к противоположному ряду. Мим в белых туфлях на высоченных каблуках. У парня пушистые светлые волосы, очень коротко остриженные – только-только чтоб пригладить расческой, – и ровный, гладкий конфетный загар, какой бывает у тех, кто летом на свежем воздухе не работал, а отдыхал.

– Это ваша сестра? – спрашивает Маргарет. – Симпатичная. Вы с ней, наверно, в разных родителей пошли.

– Ты-то откуда ее знаешь? – спрашивает Кролик Гаррисона.

– А, – неопределенно машет рукой Гаррисон, словно скользя пальцами по жирной полосе в воздухе, – встречал в разных местах.

Кролик сначала хотел сделать вид, будто ничего не замечает, но намек Гаррисона, что его сестра – шлюха, заставляет его встать и по устланному оранжевыми плитками полу обогнуть бар.

– Мим.

– Хелло.

– Что ты тут делаешь?

– Это мой брат, – говорит она своему спутнику, – он воскрес из мертвых.

– Хелло, старший братец.

Кролику не нравится тон мальчишки, не нравится, что он сидит внутри кабинки, а Мим – с краю, на месте мужчины. Ему вообще не нравится все это – будто Мим выводит его в свет. На мальчишке легкий полосатый пиджак и узкий галстук; с виду он одновременно слишком юный и слишком старый, словно замызганный ученик курсов по подготовке в колледж. Губы слишком толстые. Мим не говорит, как его зовут.

– Гарри, папа с мамой все время из-за тебя ссорятся.