Кроманьонец

– Чёрный камень нести нельзя! – говорю я и вижу, как серые глаза вожака темнеют.

Он засопел, и будь я Тошо, то получил бы затрещину.

– Показывай!

Для взрослых говорить просто привычно. Любой из детей уже попросил бы рассказать. Но я и показать могу, да хоть на пальцах!

– Шкуры ты поменяешь на кожу. За одну, – показываю указательный палец, – отдашь десять! – тычу ему растопыренные пятерни. – А если понесёшь топоры и копья, ножи из чёрного камня, то получишь за один, за каждый – десять, а может, и больше других нужных вещей! – Говорю медленно, речь сопровождаю жестами, смотрю ему в глаза.

Тонкие губы Тоя вытягиваются в улыбку, а в глазах заплясали весёлые огоньки.

– Хорошо! – решает вождь, поднимается и кричит: – Ли-и-им!

Полирую кусочком шкуры рукоять будущего лука. Лежащая рядом Муська подняла голову и навострила уши. Смотрю, гости пожаловали. Слезаю с пригорка, иду навстречу Лило и Тошо. Те тоже со щенками. Волчата подросли. Уже чуть выше колен. Что-то взрослое, волчье появилось в их движениях. Не было бы у меня своего щенка, пожалуй, уже не рискнул бы погладить таких зверюг.

Лило, как обычно, при встрече обняла, а Тошо, смешно морща курносый, усыпанный веснушками нос, поинтересовался:

– Что делаешь?

– Потом покажу. Сейчас не знаю, как объяснить. Рассказывай новости.

Тошо мой отказ принял равнодушно и тут же сообщил:

– Завтра уходим!

– Как – завтра?!

Тошо пожимает плечами, а Лило, подпрыгивая на месте, затараторила:

– Представляешь, завтра мы увидим новые места, новых людей…

– Других увидим не завтра, – перебил её Тошо. Задумался, подбирая подходящее слово: – Потом увидим. – И, смутившись, схватил рукоять и стал тащить её из моих рук.

Посмотреть поделку всё же я ему дал.

Дети, как обычно, поиграть пришли, а я всё думаю, что не готов идти завтра в поход. Полагаю, нужно подготовиться, но, что именно сделать, пока не знаю. Всё казалось, что это случится не завтра.

Лило толкает в плечо, выводя меня из задумчивости, и заявляет:

– Бусики хочу. Скажешь Тою?

Взрослые соплеменники чем-то украшали себя. Я стал обращать на это внимание, когда вожак повесил на шею клыки убитой им волчицы. Какие-то камни вроде куриного глаза, только не галька, а похожие на речной сердолик и агат. Как-то раньше в голову не приходило попробовать сделать самому что-нибудь из примитивных украшений. Уже и рот раскрыл, чтобы пообещать Лило, мол, сам тебе бусики сделаю, но, представив, сколько времени потрачу на эту забаву, лишь кивнул.

Лило на радостях снова полезла обниматься. А мне в голову дурацкие мысли лезут: «Почему никогда не видел, чтобы она Тошо обнимала?»

Заснул глубокой ночью, а с рассветом Лило уже звала, чтобы я шёл в стойбище.

Зато «рюкзак» успел сделать. Вырезал из шкуры прямоугольный кусок. Нарезал по краям дырок и зашнуровал верёвкой. Получился мешок. Если в него положить что-то тяжёлое, то, скорее всего, от какой-нибудь дырки он и порвётся. Но запасные чуни, завёрнутые в шкуру наконечники и кое-какие инструменты нести в нём можно. Пришил лямки и – вуаля!

Положил в мешок ещё горшочек с чагой, пару чашек, взял дротик и пошёл к соплеменникам. Муська, понятное дело, увязалась за мной.

Вижу Тоя в доспехах и с мечом в руке. В груди растёт досада: «Вот павлин! На войну собрался?! Ему покрасоваться, а конкуренты – поставщики стратегического сырья – увидят готовое изделие и…»

Подхожу к Тою и обращаюсь:

– Вождь…

Он отмахивается, кричит на Тиба:

– Оставь ребёнка!

Та упёрлась. Ни в какую не хочет оставить кроху с Таша. Получает подзатыльник и, всхлипывая, идёт к провожающим Белок Выдрам.

Той замечает на мне рюкзак и снова за своё:

– Покажи!

– Покажу. Послушай меня!

Кивает:

– Говори!

– Не иди к чужим в доспехах.

Опять хмурится и сопит. Чувствую, отгребу.

– Нельзя им показывать! – кричу и топаю ногой.

– Нельзя… – Вдруг он соглашается и спокойно уходит к чуму.

Вокруг – тюки со шкурами и наполненные корзины. Внизу – камни и изделия из них, сверху – вяленая рыба. Всё по-умному сделано. И тюки, и корзины связаны толстой верёвкой, чтобы по паре нести через плечо.

Как только Той переоделся в шкуры, Белки пошли. Вождь, как водится, первый. Я иду замыкающим колонны, но недолго. Толо решил идти последним.

Шли молча, сберегая дыхание. И только безразличный ко всему лес озвучивал наше движение вскрикиванием соек и сорок.

Когда я почувствовал тяжесть поклажи, лес становился всё более сырым и тёмным. Сухой соснячок сменился дубовой рощей, а вскоре и ольховник замигал еле шевелящимися на ветру густыми ржавыми листьями.

Солнце наконец пробило облачную муть, и стало жарко. А вождь и не думал останавливаться. Мог бы ведь! Хотя бы для того, чтобы дать отдохнуть детям. Даже трусившая рядом Муська вывалила язык и время от времени поглядывала на меня с укором.

Часто мы пересекали уютные поляны, поросшие высокой, не по-осеннему сочной зелёной травой. «Вот здесь, здесь отличное место для привала!» – звучала в голове мысль, а мы продолжали идти.