Кроме меня, кроме неё

На следующей перемене только вывернула из-за угла – Ася идет. В своем костюмчике «не придраться». Прячусь за Машку и утаскиваю ее обратно к лестничному пролету. Пусть проходит. Лишь бы не прицепилась. Слышу, как опять сердце колотится. Успокаиваю себя мысленно: ничего же такого не случилось.

Звонок на урок.

Готовимся к русскому языку. Знаю, что меня к доске вызвать могут, давно не спрашивали. Зубрю правила – виды сложноподчиненных предложений. Вдруг вместо Натальи Григорьевны завуч в класс забегает, запыхавшаяся вся.

– Сидите, сидите. Я только сообщу. Русского языка у вас сегодня не будет. Наталья Григорьевна заболела. – И сама сияет, будто и ей от этого счастье привалило.

Весь класс завывает победно. А у меня от эйфории даже слезы на глаза наворачиваются. Пронеслото как!

А завуч руки вверх поднимает ладонями к нам – пытается добиться тишины. Продолжает сразу же, как только бурные возгласы затихают более или менее:

– Вместо русского языка у вас сейчас будет… физика, – машет опять, – сидите, сидите. Анастасия Владимировна сама к вам в кабинет придет.

Опять ликующие вопли. Что за радость такая? Не домой же отпускают! Физика! Но все довольны. Кроме меня… Только об одном молю: пусть бы у нее память отшибло, и она не вспомнила про контрольную… Да и вообще пусть обо мне забудет!

Заходит в класс, каблуками стучит. По голосу чувствую, что недовольная какая-то. А выглянуть из-за спины впереди сидящего Ваньки Мохова боюсь.

Весь урок задачи решали. Гоняла к доске то одного, то другого. И до меня бы очередь дошла, если бы не Коломенцев…

Сидит себе, вроде никого не трогает. Активность практически нулевая, только тетради и учебники в стопочку на край стола сложил – не пишет ничего. Листка тоже никакого нет… И шепчет что-то Антону Захарову, который у доски решение задачи расписывает. Попутно еще линейкой ему в спину аккуратно постукивает периодически. Первая парта совсем рядом с доской расположена, на одном уровне с учительским столом.

Я не вижу Асю. Не знаю, как она все это время реагировала на Сашку. Может, подмигивала ему там, глазками стреляла, чтобы успокоился. Не в курсе, в общем (все из-за спины не высовываюсь). Но Коломенцев долго так Захарова донимал. Пожалуй, даже слишком долго. Я бы тоже не выдержала…

Так вот… Вскакивает Ася со своего места:

– Что сидим, Коломенцев? Думу думаем?

А этот только лыбу давит ей в ответ.

– Пиши! А после урока листок мне на стол. Проверю – поставлю оценку! – с гонором таким, я даже ее голоса не узнаю.

А Сашка в своем репертуаре – как уж на сковородке, увертывается:

– А у меня листочка нет…

– Вырви из тетради, – кивает в сторону его стопки.

– Я не буду тетрадку портить.

– Вот возьми, – раздирает безжалостно свою записную книжку, с хрустом вырывая сразу несколько страниц, и кладет ему на парту.

Коломенцев пересчитывает листки медленно, вальяжно – на нервах, что ли, играет? Даже удивительно для него. И в стопочку складывает поверх учебника русского языка.

– Что за фокусы? – не выдерживает Ася и взмахом руки сталкивает эти бумажки поближе к гогочущему Сашке.

Только случайно, наверное, а может, и специально задевает всю стопку своими корявыми пальцами. Все с грохотом летит вниз, и откуда-то из середины планшет вылетает… Хрясь! И уже не смеется Коломенцев, а завывает, как волчара голодный:

– Вы… Вы… Вы что? Какое вообще право имеете? – орет на весь кабинет так, что даже в коридоре слышно, сто процентов. – Да за такое вас под суд можно!.. Вы знаете, сколько он стоит?..

Выглядываю. Интересно же. Уже не до меня ей точно, можно и потаращиться. Тем более все глазеют на эту картину Репина «Приплыли». Последние парты подскочили даже, чтобы лучше видеть. А она стоит, как мраморная… Сквозь кожу синие вены проступили. Не дышит, что ли? Замерла и только глазами хлопает. Вот-вот заплачет. А планшет все на полу лежит… с огромной трещиной во весь экран.

– Что молчите? – не унимается Коломенцев. – Руки-крюки, блин! Вообще ума, что ли, нет?

И тут историк… Супермен просто! Примчал на помощь! Наверное, услышал грозные Сашкины вопли…

– Ты как с учителем разговариваешь? – Глядит на него сверху вниз.

А историка у нас все как-то побаиваются. Вроде молодой, но настолько серьезный… Только бровью поведет – веселье как рукой снимает. На уроках слышно, как муха мимо летит.

– Встань для начала, Коломенцев!

Этот встает. Вальяжно так, вразвалочку. Но встает. – Что случилось? – спрашивает историк, и голос его звучит четко, как будто приказ отдает.

– Она вон… эта…

– Кто «она»? – сверлит его взглядом историк. Коломенцев молчит. Выжидает чего-то. Или оробел? Это он перед Асей героем был…

– Кто «она», Коломенцев? – переспрашивает историк тем же голосом. – Бабанина? Трухина? Может, Шмакова?

Вздрагиваю даже, услышав свою фамилию. Коломенцев кивает головой в сторону Аси, а потом выдавливает из себя:

– Анастасия Владимировна…

– И что? Что «Анастасия Владимировна»? – допытывается у него Иван Сергеевич.

– Планшет мой разгрохала!

– А ты, наверное, игрался весь урок?