Кроме нас - никто

– Мне недавно звонили… Я не успел доложить… Душманы обещают отомстить за имама Мураки и заочно приговорили всех участников операции к мучениям и смерти. В том числе и летчиков, и весь оперативный штаб, и меня как оперативного разработчика, и вас, товарищ генерал… О майоре Солоухине я уже не говорю… Каким-то образом душманы добыли список всех участников… Наверное, «стукачи» из ХАДа сработали. Это обычное явление… Но не стоит обращать на это внимание… Нас всех уже несколько раз приговаривали…

– К «мучениям и смерти»? – брезгливо переспросил подполковник-особист, похоже, большой знаток законов и обвинительных заключений. – Что за странная формулировка…

– Формулировка из римского права, – подсказал Солоухин, имеющий гражданское образование юриста. – В Древнем Риме использовалась такая формулировка. Применялась исключительно по отношению к рабам и плебеям.

– Именно так мне и передали, – продолжил полковник. – Была проведена встреча шести полевых командиров боевых соединений. Они и вынесли решение с такой именно формулировкой. Кстати, отправь мы туда батальон, дело могло бы обернуться еще большими потерями. На встречу с Мураки в район отправлялись шесть сильных отрядов. Около трех тысяч человек. Так что наш майор прав, что не взял с собой большие силы… Он проскользнул к ущелью незамеченным. Батальон так пройти не смог бы. Это была бы провальная и трагическая операция… Сначала уничтожили бы батальон, а потом привезли бы в кишлак невредимого святого… И все…

Полковник Раух откровенно показал, что поругивал майора Солоухина по инерции, поскольку этим занимался старший по званию. А в действительности он вполне понимал и одобрял его действия и даже косвенно оправдывал большие потери.

– Можно подумать, что она без того не провальная! – возмутился генерал. – Двадцать три человека потеряно, не считая летчиков, два тяжелых бомбардировщика и вертолет. Это ли не трагедия! И все по твоей вине, майор!

– Простите, товарищ генерал, – майор Солоухин разозлился не на шутку. – Один самолет сбили, а второй разбился на посадке – это по моей вине? Вертолет с моими людьми был сбит «Стингером» тоже по моей вине? Я правильно вас понял?

– Ты правильно меня понял! – генерал сказал как отрезал, по генеральской привычке не вдаваясь в логику. – Тебе не боевыми операциями руководить, а отправить тебя бы… Дачи строить руководству… Там твое место…

Солоухин только зубами скрипнул. Но сделал это так громко, что генерал замолчал.

– Это, товарищ генерал, чересчур… – возразил полковник Раух и нежно погладил рукой свою лысину, сам себя успокаивая этим жестом, чтобы с генералом говорить спокойно и уверенно. Так мягко возразил, как только и можно в армии возражать генералу, чтобы тот не принял это за неуважение к своим многоуважаемым погонам. – Майор Солоухин, я считаю, ошибок не допустил, кроме той, что потерял каким-то образом капитана Латифа. А это, может быть, даже и не ошибка… Вернее, ошибка не его, а наша общая, а еще в большей степени это ошибка ХАДа, который ничего не знал о Латифе. И мы тоже сейчас ничего не знаем ни о нем, ни о том, что с ним произошло и по чьей вине произошло. Я, как и майор Солоухин, вполне могу допустить, что капитан Латиф просто убежал к душманам…

– Вот тут, – подполковник-особист помахал листками рапорта, – написано, что последним капитана видел снайпер разведчиков. Молящимся… Он что, был верующим мусульманином?

Подполковник, похоже, сильно не доверял всем верующим, и для него определение «верующий» было серьезной отягчающей уликой.

– Я не видел, чтобы он молился… – сердито ответил Солоухин.

– Я же говорю, ни мы, ни ХАД ничего о капитане не знаем, – повторил полковник. – Пусть ХАД ищет его следы самостоятельно. Это их работа, поскольку Латиф – их человек…

– А меня-то за что приговорили? – вдруг спросил генерал с откровенным раздражением, и в голосе его отчетливо улавливались визгливые нотки. – К мучениям и смерти… Как они вообще про меня узнали, если не я руковожу оперативным штабом?

– Не могу знать, товарищ генерал, – ответил полковник и коротко глянул на майора Солоухина, который вполне оценил тон вопроса генерала, о чем говорила усмешка в глазах. – Но беспокоиться не стоит. Они всех приговаривают. Привычка такая, приговоры выносить… Помню, было раз такое смешное дело…

В дверь постучали.

– Да-да… – сказал генерал с раздражением, оттого что ему не дали прояснить такой волнительный вопрос.

Вошел дежурный офицер.

– Извините, товарищ генерал. Вам телеграмма ЗАС из Москвы, – одной рукой протянул лист, второй журнал регистрации для росписи в получении.

Генерал хотел расписаться, достал из кармана очки, водрузил на нос и взял протянутую ручку, но взгляд его упал на текст телеграммы, и он стал читать. Ручка со стуком упала на пол. Полковник по внешнему виду генерала сразу понял, что тому стало вдруг плохо. Глаза под очками закрылись, и судорожно задергался кадык на горле.

– Товарищ генерал…

Генерал прижал ладонь к области сердца.

– Валидол у кого-нибудь есть? – Голос стал хриплым, тихим, неузнаваемым.

– Я сейчас…