Кроме пейзажа. Американские рассказы (сборник)

Такой всплеск жизни был колоссальным социальным достижением! Демократическая партия, стоящая на страже интересов маленького человека, могла гордиться депутатом Мандэлом Гейбелсом. А тот докладывал легислатуре о тяжелом положении одиноких стариков и требовал новых субсидий на их обслуживание.

– Мы не можем ждать, когда пожилой человек найдет в себе силы и пойдет к врачу, – рубил он воздух своей твердой и сухой как палка ручкой. – У него нет этих сил. Мы тоже не можем прислать врача к каждому на дом. Но мы можем собрать и доставить стариков в центр, где они получат не только тарелку супа, но и всесторонний медицинский сервис.

Коллеги-депутаты согласно кивали и делали пометки карандашами в желтых блокнотах. Каждый из них хотел перенять полезный опыт.

В доме для престарелых Бейдера Хоббита кипела жизнь. Дав старикам легкий перекус, их выстраивали в шеренгу, лицевую часть которой осматривал стоматолог, а тыльную – проктолог. Это и был тот самый всесторонний медицинский сервис, о котором шла речь выше. Медики трудились, как каторжные, но не могли отказать старикам. Те заслужили доброго отношения страны, хотя всю жизнь прожили в другой, где регулярно ходили на демонстрации с лозунгами «Американский империализм – враг мира и прогресса!» Они, конечно, в этом виноваты не были. Им так велели. И их доктора, ходившие на те же самые демонстрации, прекрасно это понимали.

Теперь спросите меня: что возбудило интерес Марины Потемкиной к Мандэлу Гейбелсу? Разве она не знала о нем все то, что я только что изложил читателю? Поверьте мне, она знала больше, просто у нее не доходили до него руки. Причина охватившей ее ярости была в другом.

За несколько месяцев до описываемых мной событий симпатичный молодой человек Алекс Орловский из Южного Бруклина объявил о намерении избираться на место Гейбелса. Его привезли ребенком из Киева, он с отличием окончил бруклинскую школу, потом Хантер-колледж, потом юридический факультет университета криминального права Джон-Джея и открыл свой адвокатский офис. Как многие дети иммигрантов, Орловский объяснялся по-русски с карикатурным еврейским акцентом, зато прекрасно владел английским. В свои двадцать семь лет он не успел расстаться с юношеским идеализмом и хотел участвовать в управлении страной, не согласовав этот вопрос с теми, кто уже был вовлечен в этот процесс. Отразив очевидные достоинства кандидата, Марина сдала очерк ответственному секретарю и уехала на карибский остров Сент-Мартин с другим молодым юристом.

В то время как Потемкина купалась в лазурном океане, загорала нагишом и пила «дайкири», редактор расставил пропущенные ее эмоциональной рукой знаки препинания и отправил очерк в номер. Как назло, в тот момент, когда свежеотпечатанная полоса с портретом молодого кандидата повисла на стенде с готовыми страницами, в редакции появилась похожая на плодово-ягодный торт шляпка.

Она бесшумно приблизилась к стенду, ознакомилась с содержанием статьи и уплыла в офис Циклопа. Сев без приглашения в бархатное кресло перед его столом, она с прямотой истинно деловой женщины сказала:

– Лёня, ты что, охренел?

– Я не понял, Региночка, – Циклоп склонил голову набок и свел два выпуклых глаза в один.

– Объясни мне: зачем ты делаешь из молодых ничтожеств героев нашего времени?

– Региночка, ты не поверишь, – Циклоп развел руки в перстнях в стороны, как маленькие крылья, – но у нас в Америке – свобода печати!

– Лёня, – железным голосом сказала Регина. – У нас в Америке точно такая же свобода размещения рекламы.

Если эта статья пойдет, то реклама предстоящих гастролей Киркорова выйдет в другом издании. Если не ошибаюсь, это десять цветных страничных объявлений.

– Этот вопрос может быть рассмотрен, – сказал Циклоп, возвращая перстни на стол, – если рекламная компания Киркорова будет подкреплена рекламой депутата Мандела Гейбелса.

– Имеешь, – сказала шляпка и выплыла из кабинета.