Пока Митя неторопливо переводил время в обществе юной редакторши, в поле зрения его друга Паши возникла 25-летняя Рокси. За именем, уместным в фильме о дыбоволосых подростках 80-х, неожиданно открывалось поэтичное, как украинская мова, имя Роксолана. Рокси была из Ужгорода. Она тоже окончила университет, выиграла в лотерею гринкарту и прилетела в Америку в поисках той жизни, которую видела в кино — с лазурным океаном, белыми яхтами, сияющими на солнце стеклянными башнями, автомашинами, дискотеками, огнями и страстями, которые для ее тихого Ужгорода были так же нетипичны, как жизнь для Марса. В Нью-Йорке она нашла место диспечтера в компании по установке и эксплуатации систем электронной защиты. Компания, квартировавшая в промышленном квартале Флашинга, рекламировала свои услуги через бюро, где служил Паша. Он выделил Рокси из мутной офисной популяции, только переступив порог заказчиков. У нее были чудесные карие глаза, распущенные по плечам черные волосы и готовность улыбаться широко, не скрывая радости, а радость загоралась в ней поминутно, как электрическая гирлянда на рождественской елке. Он ждал возможности пригласить ее куда-то, а она эту возможность предоставила ему сама. Он набирал воду у автомата, а она, внезапно появившись возле него, спросила:
— Паша, вы же здесь так давно живете, у вас нет знакомого художника?
— Ты хочешь научиться рисовать?
— Да-а! Так у вас есть? Познако-омьте! Я хочу учиться!
У него были знакомые художники.
— Слушай, художники — опасные люди, — сказал он. — С девушек они берут только один вид платы.
— Ну и что?! — воскликнула она. — Если он отдает тебе самое ценное — свое мастерство, то ты тоже должна отдать ему что-то значительное, правильно я говорю?
— Может быть, — уклончиво ответил Паша, чувствуя оживление в брюках.
— Так познакомите?
— Что ты делаешь сегодня вечером?
— А мы идем прямо сегодня?! — просияла она.
По дороге в мастерскую Сени Черновицкого, жившего в артистическом Вильямсбурге, она не переставая рассказывала, что хочет учиться рисовать и играть на гитаре, но больше всего, больше-пребольше всего на свете, она хочет велосипед с ножным тормозом.
— Вы понимаете, как это? — спрашивала она. — Это как в старину! Ты поворачиваешь педали назад, и он тормозит. Это такой класс, вы себе не представляете!
Они шли от остановки сабвея к мастерской Черновицкого по многолюдной Бедфорд-авеню, и она не пропустила ни одного из стоявших у пиццерий велосипедов рассыльных, чтобы не покрутить педали. Отходя от очередного, она говорила с гримаской:
— Нет, это не то!
А он наслаждался теплым весенним вечером, толчеей на тротуарах, публикой в открытых ресторанах, даже едой на столах. Двигаясь мимо них, он отмечал опытным взглядом: мидии в зеленом соусе, бургер с горгонзолой, греческий салат. Трудно сказать, что присутствие Рокси что-либо добавляло к его состоянию. Его переполняло ощущение причастности к месту, где каждый поворачивался к нему с дружелюбным интересом и готовностью вступить в разговор или отношения, пусть хоть на вечер. Таким было свойство города, в котором он растворял себя четверть века.
В мастерской Черновицкого уже были гости — брюнетка с короткой стрижкой и пикантно вздернутым носиком и ее спутник — бритоголовый плечистый парень. Как показалось Паше, он был младше своей подруги. Той было около сорока. Перед ними стояла опустошенная наполовину бутылка «Столичной» и банка с солеными огурцами.
— О, а это еще кто?! — спросил Семен, поднимаясь из-за стола. На нем были красные плавки до колен и зеленая майка с надписью «Я люблю ФКАК».
— Это моя внучка Рокси. Пожалуйста, при ней не выражайтесь, — сказал Паша.
Пара за столом захохотала:
— Да брось, внучка! Мы же видим, что дочка!
Они захохотали еще громче. Паша бросил взгляд на спутницу — та смотрела на подвыпившую компанию без толики смущения. Они сели к столу, хозяин подал им чистые стаканы, разлил водку. Поставив бутылку, он не переставая посматривал на Рокси и, наконец, попросил ее попозировать. Та тут же вскочила с диванчика, вылетела на худых и стройных ногах на середину мастерской, взявшись за края юбки, прокрутилась на месте.
— Вот это класс! — Черновицкий достал из стола фотоаппарат и направился к Рокси.
— Тебя на нее хватает? — доверительно поинтересовалась брюнетка у Паши.
Вопрос был так неожидан, что Паша невольно усмехнулся. Брюнетка же истолковала его реакцию как признание в том, что вопрос не беспочвенен. Теперь они со взаимным интересом смотрели друг на друга, явно думая об одном и том же: им вдвоем было бы куда лучше, чем ему с его девочкой, а ей — с ее молодым качком. Этот мысленный диалог, не лишенный толики волнения, прервал качок:
— Че там хватать? Принял таблеточку — и гуляй, Вася, верно я говорю?
Черновицкий, между тем, кружил вокруг Рокси, щелкая затвором, командуя: откинь голову, прогнись, наклонись вправо, еще, еще…
— Так вы только фотографи-ируете, — в ее голосе Паша слышал разочарование. — А я-то думала вы — худо-ожник!