Кромешник. Книга 2

– Очнулся, Муций Сцевола? А знаешь ли… а знаете ли вы, что героизм ваш мог бы обернуться ампутацией обеих рук? Я прав, доктор?

– Не исключенная вероятность. Я полагаю, что он все еще не отошел в полной мере от шока.

– Отошел. Вон какой бык здоровый. А в одежде и не скажешь, – жилистый. Осужденный Стивен Ларей, вы меня слышите?

– Да.

– Вы меня понимаете, разговаривать можете?

– Смотря о чем.

– Вот видите, доктор, никакого шока, все хорошо. Однако я попросил бы вас, чтобы вы оставались в зоне пятиминутной досягаемости, на непредвиденный случай. Хорошо? – Доктор, выставленный из камеры так непринужденно и вежливо, с легкой душой отправился пить чай из термоса, а подполковник Компона продолжил разговор.

– На вас, Ларей, просто какая-то печать стоит дилинквентного типа.

– Какого типа?

– Плохого. Вам оставалось сидеть из трех лет – два. А теперь еще лет пять довесят, увы.

– Это еще за что?

– За Гаэтано Мендоза, которого вы покалечили намедни.

– Ничего не понимаю. Какого еще Мендоза? Может, я из-за "браслетов", в беспамятстве что учудил?

– Того Живот его кличут, другие ублюдки, его дружки. Вспоминаете?

– Вроде слышал про такого. Видеть – не видел.

– Верю. Но вот свидетели – все как один пишут в своих показаниях, что это вы его так. Ага… Вот… Гематомы, разрыв тканей… Перелом левой руки… Вот: вышеупомянутый Стивен Ларей первый нанес несколько ударов в область… На вас показывают. И Того утверждает то же самое, и охранники.

– Охранники – свидетели? Подполковник, я хоть и мало смыслю в законах да кодексах, но про охранников вы что-то странное говорите, прошу прощения. Того Живот – тот да. Ну так устройте мне очную ставку с потерпевшим, и мы спокойно во всем разберемся.

Гек угадал: судя по досадливому жесту подполковника – никакой очной ставки не предвидится. Хотя бандитам и не возбранялось работать, обращаться в полицию и сотрудничать с ней в известных пределах, и вербовать из отставников (а иногда и не только) членов своих команд, но жаловаться в администрацию на обидчиков мог только доведенный до отчаяния тюремный изгой. Опозоренный Того Живот лежал в "тяжелой" палате тюремной больницы и в полубреду мечтал о мести. Но давать показания, выступать пострадавшей стороной… Да ты чо, начальник! Упал я и расшибся. А тут, как назло, желудок схватило…
Та же самая картина была и со свидетелями: в папке у Компоны ничего не было, кроме личного дела Гека и рапортов охранной смены о случившемся. Зато слухи об урке, отделавшем самого здорового бандита тюрьмы, пошли в народ широкими волнами. И никто уже не предъявлял Сторожу и остальным ребятам: почему-де, мол, не укоротили его… Поди укороти! Только подштанники свежие приготовь для начала!

– Что ж, ладно. Говорю – верю вам, Стивен Ларей. Хотя это очень трудно делать. Вы хорошо держитесь для своего возраста, но одолеть такую махину… Право, я вас поздравляю!

– Не по адресу ваши поздравления. Я ни при чем.

Но подполковник продолжал, словно бы не слышал идиотских отрицаний очевидного:

– Поймите, Стивен, в мои обязанности входит не только и не столько прищучить и покарать осужденных, напротив: уберечь от правонарушений и конфликтов обе стороны баррикады – вот моя задача. Этот Того – пробы на нем негде ставить (Гек невольно ухмыльнулся случайному каламбуру подполковника)… смейтесь-смейтесь, если вы такой недалекий. Он бандит, что доказано судом, и палач, по оперативным данным. И хотя Того Живот не бог весть какая шишка и на воле, и здесь, но дружков-приятелей у него полно. И все они захотят вам отомстить, потому что, в отличие от меня, считают виновником вас. Вы понимаете всю серьезность ситуации? Вашей, подчеркиваю, ситуации?

– Да понимаю, не дурак. Но я-то что могу поделать? Меня не спрашивали, и вообще я ни при чем. Страдаю, можно сказать, безвинно.