Выведенные для расстрела солдаты и матросы начали волноваться. Приговор так и не был прочитан до конца ввиду тревожного настроения стрелков и матросов п солдат. Осужденных стали поспешно привязывать к канату и надевать им на голову небольшие мешки. Дальнейшая расправа описана матросом А. Затертым (Новиков) ’):
„Привязывание было кончено.
,.П-а-а-альба ротой!"
Стрелки, колебля фронт, засуетились. Нервпо, торопливо загремели затворы... Конец приближался... Осужденные, почувствовав, вероятно, весь, ужас загробной тьмы, невольно содрогнулись.
„Долой тиранов! Да здравствует свобода!"—вдруг громко и отчетливо произнес один из них. Этот дерзновенный крик, вырвавшийся из груди несчастного, воодушевил остальных. „Ура, ура1“—дружно подхватили другие, внезапно охваченные чувством предсмертного воодушевления.
„Ррр-о-та... Пли!"
Раздались неровные, беспорядочные выстрелы. Залп оказался недружным, сорванным. Произошло нечто невообразимое. Два или три человека были убиты на-
- ') Л. ЗатершП-Иовикои.— «Казнь 19 кронштадтских матросов в 1905 году».
повал, некоторые только ранены в живот, грудь, ноги: другие же остались невредимыми.
• Но первые, падая и затягивая книзу канат, увлекли за собою остальных. На земле образовалась барахтающаяся и извивающаяся куча человеческих тел. Легко раненые, обливаясь кровыо, подпрыгивали, вертелись вокруг каната, делали конвульсивные движения. Те. которых не коснулись пули, в ужасе рвались в стороны, но тщетно, так как были крепко привязаны. Они вскакивали на ноги, спотыкались об убитых и раненых товарищей и падали снова. Слышались стоны, проклятья, дикие вопли... „Изверги! Живодеры! Будьте прокляты!“—выделился чей-то хриплый голос. Снова выдали стролкам патроны и снова они зарядили винтовки. Началась трескотня ружейных выстрелов, длившаяся несколько минут. Теперь уже палили без всякой комапды с близкого расстояния... Живые, дергая канат, подбрасывали мертвых, производя на окружающих такое впечатление, что из расстреливаемых еще никто не был убит.
Тогда было приказано докончить пх „в рукопаш-ыую“. Ужас увеличился. Офицеры стояли бледные. Один не выдержал, ушел за вал. Солдаты, застывшие, смотрели на страшное зрелище, оставаясь безмолвными. Наконец, тела казненных перестали корчиться. Замерли крики, умолкли и стоны.
Приступили было к погребению, как вдруг из неподвижных трупов, застывших в вечном п таинственном сне, привстает одна окровавленная фигура и слабым, дрожащим голосом:
„Братцы, да как же я то?.. Я ведь жив...**
Подошел „шкура“ и выстрелил в упор...